Александр Харченко: Западный путь не для нас-3

На прошедшем в июле форуме «Приволжское и Прикаспийское зерно 2013» некоторые аналитики пытались  нас научить, как  выгодно продавать зерно, учитывая благоприятные  для себя обстоятельства. Мой собеседник Александр Генрихович Харченко, генеральный директор НПО «Биоцентр», кандидат биологических наук, наставляет, как продавать зерно ВСЕГДА, даже если все факторы, в том числе и погодные, работают против нас. Рассуждая с позиции агронома, Харченко напоминает всем нам, что пшеница и рожь ВСЕГДА стремятся оставить после себя потомство, задача агронома – сделать это потомство как можно большим. А сам процесс – управляемым.

– Я очень часто составляю для своих клиентов бизнес-планы, поэтому постоянно озабочен тем, чтобы производство было прибыльным. Мне важно заработать деньги. В Европе в растениеводстве идут «тупым» путём, получая большие урожаи при крайне большой себестоимости продукции. Мы себе этого позволить не можем, поскольку наше государство не помогает нам так, как их правительства помогают им, а 200 евро у них и двести рублей у нас – это очень большая разница.

Я уже говорил: нас загнали в такие условия, что копирование западного опыта ведёт к полному краху, и убедиться в этом несложно. Достаточно взять нам те средства защиты растений, которые рекомендуются западными специалистами, ввести в компьютерную программу выращивания пшеницы их стоимость, и мы сразу оказываемся за пределами рентабельности.

В условиях ВТО копировать западную модель нельзя. Чтобы сделать шаг вперёд, надо остановиться и признать, что мы ничего не знаем, а затем сделать шаг назад и понять, почему они пошли по пройденному пути. Аграрная наука оказалась в состоянии коллапса, поскольку она не может согласиться с тем, что мы ничего не знаем. Однако все рекомендации, которые наука даёт, применить в принципе невозможно. У нас нет столько органики, чтобы вывезти на поля, и нет столько денег, чтобы приобрести минеральные удобрения. Возникает небольшая неувязочка. Знаете этот анекдот?

–Нет.

– Приезжает журналист в буддистский храм в Санкт-Петербурге, начинает общаться с его обитателями и спрашивает, беспокоит ли их судьба родных и родственников. «Да плевать нам на них». Тогда он интересуется, почему они ничем полезным не занимаются, а только всё время медитируют. «Да плевать нам работу». Не успокоившись, он опять к ним подкатывает и спрашивает: «А деньги вам нужны? Ведь нужно есть-пить». – «Деньги нам нужны». – «Как же так: и работать не хотите, и деньги нужны? Неувязочка получается». – «Да наплевать нам на эту неувязочку».

–Не очень-то и смешно.

– Вот именно. Все знают, что такое «плодородие почвы», но никто не знает, сколько миллиардов рублей в него закапывалось при советской власти и сколько закапывается сейчас, и даже получение несвязанной поддержки на гектар тесно связали с этим понятием. Я недавно говорю одному из ученых докучаевского института: «Вы совершенно не понимаете, что такое плодородие». А он мне отвечает: «Вот придут к вам завтра на поля агрохимики, определят, чего в почве не хватает, и вы будет знать, какое у вас плодородие». В результате появляется таблица, из которой следует, что фосфора на данный участок пашни нужно внести столько-то, калия – столько-то, азота – столько-то… В общем, агрономы знают: если этими рекомендациями пользоваться, сразу без штанов можно остаться. Тем не менее маховик раскручен, деньги раздаются, и при этом за плодородие почвы принимают технологический потенциал.

Вся современная теория питания, позволю вам напомнить, основывается на минеральной теории питания растений, высказанной немецким химиком Юстусом Либихом в сороковых годах 19 века. Либих пришел к выводу, что элементы, содержащиеся в золе, растения поглощают из почвы в виде минеральных солей. Эти вещества необходимы для нормального роста растений, и их недостаток в почве должен восполняться путем внесения удобрений. В своих обобщениях Либих, однако, не учел роль азота, который не усваивается высшими растениями из воздуха и при этом не содержится в золе, так как его соли при прокаливании разлагаются с выделением газообразного азота.

– Ну, про это знает каждый студент агрономического факультета! Могу процитировать: «Недостающее звено в минеральной теории питания растений восполнил француз Жан Батист Буссенго. Он пришел к заключению, что растения азот получают не из гумуса, а в виде селитры, то есть из минеральных солей. Обобщениями Либиха и работами Буссенго был нанесен сокрушительный удар по гумусовой теории питания растений. Отныне восторжествовала минеральная теория, согласно которой органические вещества не нужны для питания зеленых растений. Растение само строит органическое вещество из углекислого газа и воды с помощью энергии солнечных лучей, поглощаемых хлорофиллом, а зольные вещества и азот черпает из почвы в виде солей».

– Я немножко собью ваш апломб. Когда начинали применять на полях минеральные удобрения, один килограмм давал прибавку урожая в соотношении один к двадцати восьми, а теперь оно уменьшилось до уровня один к четырём. И сейчас система, при которой по полям с помощью специальных механизмов разбрасываются минеральные удобрения, находится в зоне отрицательной рентабельности. Тут либо цена на удобрение должна быть на порядок ниже, либо количество получаемого зерна должно быть на порядок больше.

За последние десять лет количество применяемых средств защиты растений выросло раз в пять, а получаемая валовка осталась примерно на том же самом уровне.

Я однажды сидел на съезде почвоведов и на отдельной бумажке записывал, что каждый из них предлагал. Получалась прямо-таки сумасшедшая сумма вложений, которых у нашего агрария нет, и вряд ли когда-нибудь будет. Мало того, все эти «звёзды» почему-то закрыли глаза на такую вещь, как болезни. Наши растения стали в последние годы болеть всё больше и больше. При этом количество используемых средств защиты растений увеличилось в пять раз, а валовка осталась на том же уровне. То есть либо химия пошла какая-то не такая, либо мы делаем что-то не так.

И тогда я подумал, а почему мы должны рассматривать растения и почву в отдельности. Существует определённая корневая система растений, которая формирует в почве комок, некую ризосферу. (Ризосфера – часть почвы, непосредственно соприкасающаяся с корнями растений и отличающаяся от других слоев почвы составом микрофлоры. – Из словаря). В ней есть микробы – именно тут происходит вся игра, от которой зависит, какой урожай мы с вами соберём. Она отчасти привязана к влаге, а отчасти не привязана. Дело в том, что в самой почве в недоступном для растения состоянии есть все необходимые элементы таблицы Менделеева, которые подходят под определение зольных. Причём соотношение фосфора, которое дают агрохимики, и соотношение малого фосфора, которое есть, – это полпроцента к 99,5 процента. Соотношение один к двумстам, то есть в ризосфере их находится в двести раз больше, чем доступно растениям. И только от действия этих микробов зависит, перейдут ли они из нерастворимого состояния в растворимое. Они работают только при условии, если растение будет их кормить и если там будут агрономически ценные виды, а не патогены.

И вот если мы эту проблему решаем, она стоит не тысячу, а сотню рублей на гектар. Почувствуйте разницу.

– И теперь самое время дать ваше определение плодородию почвы.

– Мы под плодородием почвы подразумеваем не её технологический потенциал, не НПК, а уровень биологической активности в корневой зоне.

Направление нашей работы – управление составом микроарганизмов, побуждение их кормить наше растение и получение дополнительных средств на решение других проблем, которые существуют в почве. Например, повышается щёлочность в почве, которая может возникать в том числе и от подъёма уровня грунтовых вод. И чтобы на эти вещи воздействовать, нужны деньги. Если у вас доходность пять тысяч рублей и на мелиорацию нужно потратить столько же, вряд ли вы сможете решить эту проблему, а если, как у Юрия Альбертовича Перетятько из Зерноградского района Ростовской области, тридцать тысяч, тогда пять тысяч для вас не проблема.

Американцы в 2002 году ввели понятие «здоровье почвы». Земля, как всякий организм, должна иметь структуру, а именно: она должна быть макроагрегативной, пористой, водопроводной. Мы постоянно сталкиваемся с потерей структуры, причём при высыхании почва становится глинистой и сжимается, образуя глыбы. И перед посевной мы вынуждены загонять катки, чтобы их как-то разбить.

Второй момент – наличие плужной подошвы, которая на глубине 25 сантиметров начинает выгибаться в виде горба. Подошва – не столько результат плуга, сколько результат работы мощных 300-сильных тракторов типа «Кировец», которые сформировали «плато» до глубины 40 сантиметров ещё во времена СССР.

Что происходит при наличии плужной подошвы? Во время дождя начинается горизонтальный сток, влага уходит в близлежащие балки. За счёт этого мы теряем от 70 до 100 миллиметров, или три хороших дождя за лето. Павел Андреевич Костычев (выдающийся российский почвовед, агроном, микробиолог и геоботаник, один из основателей современного почвоведения. – Ред.) сто лет назад писал, что, если чернозём находится в нормальном состоянии, для пшеницы проблемы влаги не существует.

Недавно я познакомился с 90-летним дедушкой из Австралии, который сделал на миллионе гектаров биологическое земледелие. Он считает, если мы не решим проблему плужной подошвы, так и будем топтаться на одном месте. Нам нужно её разрушить, нарезав хотя бы щели, затем засеять промежуточные культуры с вертикально уходящими вниз корнями и применить хотя бы примитивные германские биологические препараты двадцатых годов прошлого века либо наши, которые мы используем для разуплотнения почвы.

Давайте обсчитаем разные варианты технологии. Если мы применим чизель, то это дорого (свыше тысячи рублей на гектар) и небыстро. Если щелерез, то получается 400-450 руб-лей на гектар. Можно за один год быстро-быстро «продрать» землю и получить результат. На следующий год можно пустить его под углом и повторить процедуру. То есть вопрос решаем, и результаты сразу видны.

Ещё одна проблема, возникаемая при плужной подошве, – на поле остаются все инфекции, которые только можно себе представить, и даже те, что представить нельзя.

Следующий момент. В американском учебнике почвоведения написано: почва состоит из трёх частей. Первая – минеральная матрица, геологическая основа. Вторая – это живое и неживое органическое вещество. Видимая нашему глазу чернота – это нерастворимые гуминовые кислоты, которые участвуют в формировании структуры почвы, но на урожай они не влияют. Этот пассивный гумус как шоколадка, которую ест чукча в известном анекдоте. Ест и морщится. Его спрашивают, чего он морщится? «Так по третьему разу, однако». Если раньше в почве было 9% гумуса, то теперь только 4,5%, да и то эти жалкие проценты не влияют на урожай. А что на него влияет?

На урожай влияет только активный гумус: живая часть и то, чем живая часть может питаться. Это жучки-паучки, червячки, бактерии, грибы, микробы и то, чем они могут питаться. За счёт обитателей активного гумуса из нерастворимого минерального вещества вытаскивается всё необходимое для растения; они делают оборот растительных остатков, и, кроме того, за счёт них все минеральные удобрения, которые мы сыплем, включаются в биологический цикл. Если мы эту часть почвы убили, а на её место сыплем минеральное удобрение, микробы, которым и так плохо, перерабатывают удобрения в газообразную часть и выкидывают. Вот почему коэффициент полезного действия аммиачной селитры составляет сейчас 30-33% и 10-11% фосфорных удобрений. То, что не включилось в биологический цикл, быстро переходит в нерастворимое состояние и выпадает в осадок, а у нас и так там соотношение двести к одному.

Итак, агрохимические показатели не есть показатели плодородия почвы. Вам понятно?

– Понятно. Но что же в таком случае делать?

– Есть два способа запустить процесс восстановления органического вещества, причем внешне диаметрально противоположных. Мы их наблюдаем в Аргентине и Белоруссии. О них я скажу позднее.

Сейчас же вернёмся к вопросу, по какому пути шли до сих пор. Мы считали, что растение питается только минеральными солями, так называемая минерализация органических остатков, и всё было направлено на процесс запуска минерального разложения. При этом, как вы понимаете, выживали лишь наиболее агрессивные бактерии, которые только и думали, как бы поживиться самими растениями. Мы потеряли агрономически ценные виды бактерий, поскольку создали условие голода.

Мои оппоненты заявляют: да вы что, в Голландии применяют тонну – тонну двести килограммов на гектар в физическом весе и получают большие урожаи. Они забывают, что в Голландии есть животноводство и там на гектар вкладывают до 30 тонн навоза, поэтому никакого перекоса в почве не происходит. А мы питание растений пытаемся увязать с минеральными удобрениями, потом удивляемся, почему падает их КПД и урожайность…

– Мне про Белоруссию послушать не терпится.

– Ладно, давайте поговорим про процессы восстановления органического вещества. Обе страны, Аргентина и Белоруссия, как только вплотную занялись своими агротехнологиями, тут же урожайность умножили на два.

 Белоруссия в среднем по стране имеет 35 ц/га, на уровне нашего Краснодарского края, в шестидесяти хозяйствах получают 70 ц/га, и Батько поставил перед ними задачу брать по 100 ц/га. Я старался не пропустить в Белоруссии ни одного совещания на эту тему, поэтому могу сказать, чем они руководствовались. Они тоже считают, что получать от четырёх килограммов минеральных веществ четыре килограмма зерна – это вылет в трубу. Поэтому на уровне правительства раз и навсегда было решено вносить на гектар не меньше десяти тонн навоза, и не для того, чтобы повысить урожайность, а просто для того, чтобы оздоровить почву. Задача ХI пятилетки, а у них по-прежнему пятилетки, – вывезти на поля столько органики, чтобы повысить отдачу минеральных удобрений в соотношении один к восьми. Я считаю, что они с этой задачей справились великолепно, и теперь пошли дальше.

Но это умная Белоруссия, которая развивает своё животноводство просто семимильными шагами, поэтому там есть что можно вносить в почву. В Аргентине с её Пампой – зоной очень развитого мясного скотоводства – не было такого количества органики, поэтому она пошла по пути оставления растительных остатков на пашне, пошла по пути прямого посева, или по системе no-till.

У нас в России пропагандированием этой системы занимаются не независимые ученые-агрономы, а продавцы техники, которые не понимают всех внутренних процессов. Они продают сеялку, но как запустить систему – не знают.

Они не подозревают, что выходят со своими «прогрессивными» технологиями на совершенно убитую почву, которую надо «оживлять» либо механическим рыхлением, либо биологическим. Без оживления почвы никакого no-till не получится.

Второй момент. Если мы накопили в почве массу болезней и начали оставлять на её поверхности растительные остатки, это «ружьё» обязательно выстрелит. В течение первых пяти лет на поверхность выходит просто фантастическое количество «нечисти», не считая сорняков. Та же самая штука получается на «минималке». Мы опять сталкиваемся с необходимостью применять сумасшедшее количество химии, а это путь к банкротству.

В идеале в южных российских чернозёмах должно быть не менее 30 тонн органического вещества на гектаре. Это всё равно что на поле всё время пасутся 60 коров. Я до недавнего времени был абсолютно уверен, что почву до конца убить невозможно. Хоть какая-нибудь «корова» да останется. Выяснилось, можно – при производстве сахарной свёклы. В Украине были проведены лабораторные исследования, при которых в почве не обнаружили ничего живого, никакого остаточного ДНК.

Когда почва живая, она может биологически связывать за год 300 килограммов действующего вещества азота или 900 килограммов селитры. На светло-каштановых почвах, они более молодые,– 400 килограммов д.в. или 1200 кг селитры. При биологическом азоте мы можем максимум на что рассчитывать – на 50 кг. д.в. азота или 150 кг селитры.

Можно привести ещё такое образное сравнение. Нормальному человеку алкоголь не нужен. Здоровая печень в случае стресса сама из имеющихся у неё веществ вырабатывает алкоголь, и человеку на всё становится наплевать. То есть включается природный регулятор. И только у пьющего человека в крови может быть ноль промилле. Например, так было, когда остановили за превышение скорости Маргарет Тэтчер. То есть девушка употребляла. Мы сами виновны в том, что наша почва подсела на селитру. Имеющиеся в ней микробы-нахлебники больше не хотят поддерживать других микробов, которые этот азот связывают.

Приборы для исследования остаточной биомассы создали лишь лет пятнадцать назад, не раньше, тогда же выяснилось, что мы знаем лишь 10-15% микроорганизмов. В лучшем случае. Остальные не выделялись, и чем они занимаются – неизвестно.

 Хочу напомнить всем нам, что в России в восьмидесятые годы прошлого века возникла совершенно новая наука – цинология. Ребята, занимающиеся этой наукой, говорили: нам не нужно знать в лицо и по фамилии все микроорганизмы, нам нужно понимать процессы, происходящие в их сообществе. Нам нужно решать конкретную проблему. Например, разлили по полю нефтепродукты. Мы взяли гнилое сено, разбросали в местах наиболее активного загрязнения. А через год их не обнаружили. То есть, если микробам дать хорошего питания, они сами разберутся между собой, кто что будет делать: кто будет разнорабочим, кто будет в кресле начальника сидеть, а кто будет бухгалтером деньги считать.

Человеческое общество копирует законы природы, поэтому наши учёные во времена Горбачёва быстренько предсказали, чем закончится время дефицита. Группу тут же прикрыли, ученые разъехались – кто в Израиль, кто в Америку. Кстати, эти ребята ещё двадцать лет назад под орех раскатали весь no-till, американцам и аргентинцам об этом хорошо известно. Я же сейчас про это говорю лишь для того, чтобы показать: подо всеми моими утверждениями лежит крепкая научно-теоретическая база, а не просто какие-то выдумки и догадки.

– Чем всё-таки заканчивается нарушение биологического разнообразия микроорганизмов в почве?

– Оно приводит к двум неприятным моментам. Первый. Мы столкнулись с тем, что рекомендации некоторых иностранных фирм по применению части средств защиты растений из-за ослабления почв и ослабления микроорганизмов, которые не могут в полной мере выполнять свои функции, невозможно выполнить в принципе. Включается механизм последействия гербицидов. Второй момент – суггестия. (Суггестия – это внушение – возможность навязывать другому человеку любые действия, в том числе противоречащие его установкам. – Ред.) «Нормальные» семена мы тащим со всего мира, и вместе с ними мы натащили столько инфекций, что химические протравители просто не в состоянии справиться с тем, что на них есть. Все эти болезни прижились на чужой почве. Я в таких случаях привожу пример с дискотекой. Если на неё пришли городские ребята, занимающиеся спортом, то они обязательно побьют пьющих алкоголь деревенских. А если придут деревенские, занимающиеся спортом, то они обязательно с позором выгонят городских наркоманов. У нас, в данном случае деревенских, пьющих молоко, бьют городские наркоманы.

Вначале пошло накопление грибов из-за бедных, голодных почв, а теперь – новые инфекции, так называемые гиперпаразиты. Если раньше fusarium graminearium, вызывавший фузариоз колосьев пшеницы, был основной инфекцией, то сейчас его съела бактерия. Выживает сильнейший, и тут удивляться нечему! Только откуда она взялась?

Бактерия до сих пор считалась условным патогеном, она всегда живёт на растениях, и когда её мало, даёт до десяти процентов азота, необходимого растению. Проблема в другом: её вдруг стало настолько много, что из доброго соседа она превратилась во врага. Считается, что причиной такого мутирования стал неудачный эксперимент в начале восьмидесятых годов прошлого века одного из известнейших мировых химических концернов. (Харченко его мне называет. – Ред.) Генетически модифицированная модель этой бактерии была создана умом и руками учёного, который в 1987 году хотел выделить природный штамм, но у него получилось совсем другое. Сейчас ему шестьдесят два года. Эта транснациональная компания всеми силами пытается закрыть данную дискуссию, поскольку продаваемые ею препараты на данную бактерию не действуют. А значит, применять их бесполезно. Но в то же время, когда наши аграрии будут выстраивать систему защиты на следующий год, им, конечно, эти препараты будут предлагаться.

– Генетически модифицированный мутант выстроил ситуацию под себя. Это вы про базальный бактериоз? Тогда можно я опять немножко процитирую для читателей?

– Да, конечно. В последние три года мы все беды списывали на засуху, а на самом деле это был базальный бактериоз.

– Читаю: «Возбудителями базального бактериоза является Pseudomonas syringae pv. atrofaciens Young. et al. (= Pseudomonas atrofaciens Ste-vens). Это подвижные, полиморфные грамотрицательные палочки с полярными жгутиками (лофотрихи). Бактерии растут при температуре от 2 до 37°С (оптимум 25-30°С), но при 48°С погибают в течение 10 мин. Вредоносность его проявляется в снижении урожая за счет формирования меньшего количества продуктивных стеблей, меньшей длины колоса, снижения числа зерен в колосе и массы 1000 зерен при сильном заражении до 50%. Если заражение происходит до молочной спелости и болезнь сильно развивается, часто отмечается побурение основания чешуйки и переход инфекции на зерно, которое буреет, становится недоразвитым, щуплым, зародыш обычно погибает. Инфекция базального бактериоза сохраняется в зараженных семенах и перегнивших остатках растений, остающихся на полях после уборки. Особенно сильному развитию болезни способствует повышенная влажность воздуха в весенне-летний период, а быстрому распространению – влажная погода в период колошения-созревания зерна.

– Этот вид бактериоза распространился повсеместно. Я был в Англии, и даже там говорят про массовое заболевание каштанов.

Эта «сволочь» делает растение неустойчивым к засухе, болезням, недостатку питания, низким температурам и, что самое неприятное, переносится ветром, каплями дождя и всеми насекомыми как вирусная болезнь. Поэтому использование инсектицидов при протравливании семян – вещь ОБЯЗАТЕЛЬНАЯ. Кроме того эта болезнь заставляет существенно менять агротехнологию.

Обращаю внимание на такой показатель, как неустойчивость к низким зимним температурам и весенним возвратным заморозкам. Раньше мы этой проблемы не знали. Оказалось, один из семи белков, который он выделяет, меняет в клетке температуру замерзания воды. И теперь даже минус шесть – критическая для растения температура. И если нас ещё несколько лет назад не пугали тридцатиградусные морозы, больше интересовала температура в узле кущения, то теперь мы просто панически боимся весенних оттепелей. Потому что инфекция начинает развиваться уже при температуре плюс два, начинает выделять тот самый кристаллический белок, который очень похож на формулу воды. Возвратные заморозки для озимых культур сейчас намного опаснее, чем лютые морозы.

Поэтому всем специалистам Россельхозцентра, хотят они это или не хотят, нужно приспосабливаться к работе в совершенно новых условиях.

От редакции:

Наступил октябрь, и вновь от наших читателей пошли звонки с просьбой публиковать что-нибудь новенькое, интересное, заставляющее думать. Люди хотят учиться, но не кулуарно, не на каких-то закрытых курсах, проводимых для части счастливчиков, а с широким обсуждением проблем. С участием специалистов минсельхоза и депутатов-аграриев, Саратовского аграрного университета, особенно Института дополнительного образования кадров АПК, Информационно-консультационной службы министерства сельского хозяйства области, Поволжского института экономики и организации АПК и так далее. Нам очень интересно мнение бывшего заместителя министра сельского хозяйства доктора сельскохозяйственных наук Сергея Николаевича Косолапова, который знает рыночную цену любому совету.

Нам вообще интересно всё, что идёт не от рекламы какой-то машины или препарата, а от проблемы.