Логотип газеты Крестьянский Двор

Второй Сверху 2

Лечим желудок, а мажем голову

Семидесятипятилетний агрохимик и почвовед Владимир Григорьевич Бокарев, доктор сельскохозяйственных наук, бывший профессор Саратовского аграрного университета, проработавший к тому же почти полвека в НИИСХ Юго-Востока, борется с моим  «невежеством» набегами, когда позволяют ему время  и здоровье. Стоит ему появиться в кабинете главного редактора «Крестьянского Двора», сотрудники знают: жди очередных афоризмов. Вроде того, что мы публиковали на первой полосе в прошлом году: «Поменьше ража, побольше ума!».

Когда я в одном из последних номеров газеты писала ремарку про никому не нужное в складывающихся экономических условиях агрохимическое обследование, думала: Владимир Григорьевич Бокарев меня первым «порвет». Иду ведь против закона. Однако наш разговор получил неожиданный оборот.

– Чем мотивируют аграрии, когда говорят про «никому не нужное агрохимическое обследование».

– Тем, что у них нет ни сил, ни средств исправлять положение, даже если уровень плодородия окажется критическим. Да и не верят они в большинстве своём  Фёдору Петровичу Кузьмичеву, директору ФГБУ «ГСАС «Саратовская», несмотря на то, что он у нас почетный работник агропромышленного комплекса Российской Федерации.

– Ему действительно верить нельзя. Я с ним проработал три года  и лично в этом убедился. Однако и он не во всем виноват, потому что обязан работать строго по заданию и методике  Минсельхоза России. Я в свое время встречался с директором департамента растениеводства, химизации и защиты растений МСХ РФ Петром Александровичем Чекмаревым и спрашивал его: «Вы что делаете? Вы зачем губите агрохимическую службу? За последние пятьдесят лет  и земледелие, и почвоведение, и агрохимия стали другими, а вы всё в старую дуду дуете». Но Чекмарев, хоть он и доктор наук, и академик Россельхозакадемии, говорит и пишет такую же «галиматью», что и Кузьмичев.

– Круто вы с ними…

– А я аргументирую. Во-первых, образцы почвы и растений нужно брать в строго определенные, короткие диагностические сроки. Однако специалисты станции, ссылаясь на необходимость зарабатывать, отбирают их с ранней весны до поздней осени, ни с чем не считаясь. Хотя от весны до осени содержание питательных веществ в почве изменяется. Как правило, идет накопление. Во-вторых, на исследование сейчас берутся образцы поверхностного слоя глубиной до 20-22 сантиметров. Это все равно, что лечить желудок, а мазать голову. Советую сотрудникам Кузьмичева: надо вначале найти глубину отбора почв, оптимальную для диагностики. Мне отвечают: нам тяжело. Ну неужели минсельхоз не может найти один электрический бур. Ведь у лесорубов есть  электрические пилы, почему не поставить к буру моторчик. И тогда один человек будет заменять пятьдесят, как это делается в Америке и в Швеции.

В пахотном слое почвы находится только от 15 до 30 процентов минерального азота. Остальное прячется в слое от 40 до 100  сантиметров. А поскольку вы проверяете только верхний слой,  у вас постоянно будет одна и та же цифра. К тому же сотрудники Кузьмичева определяют не минеральный азот, а нитрификационную способность. Это разные вещи.

Образцы отбирают, семь дней по специальной методике компостируют и определяют, сколько будет нитратного азота. Из полученного нитратного азота вычитают исходные запасы и получают результат. Однако он неверен, так как получаются разнородные показатели. Кроме того в верхнем слое почвы и фосфора, и азота, и калия всегда практически одинаковое количество. Поэтому все картограммы СГАС за  последние 25 лет закрашены на азот зелёным цветом, на фосфор – голубым и синим, и на калий – голубым и синим. Зачем тогда вы проводите обследование, спрашивается? А зачем делать анализы калия? На тяжелых, средне-тяжелых почвах и суглинках в верхнем слое как было сто лет назад полторы тонны обменного калия, столько же и  сейчас. Так зачем же делать анализ? Потому что он дармовой и никем не востребован. Нужна нам такая агрохимслужба?!

– Нет!

– Вот именно. Еще когда был  Всесоюзный ордена Трудового Красного Знамени научно-исследовательский институт удобрений и агропочвоведения им. Д. Н. Прянишникова ВАСХНИЛ (ВИУА), мы пытались изменить положение вещей. Мы предупреждали: агрохимия, которая была в 50-60 годах прошлого века – это все равно что агрохимия времен Либиха. Она давно устарела, с тех пор давно возникли новые направления, развилось не вообще описательное почвоведение, а агрономическое почвоведение, которое изучает те свойства почв, которые интересны  аг-ро-но-мам!

Нас всех обязывают работать по методике, утвержденной Минсельхозом России, которую составляют никому не известные москвичи. Они не хотят потерять свои рабочие места и считаться с тем, что наработано по зонам страны. Им это не нужно.

Предложил вести курсы по агропочвоведению в Саратовском аграрном университете. Мне говорят: никто, кроме тебя, эту тему не знает, ты напиши программу и курс лекций, а затем мы тебя …уволим.

– Как так?

– Так поступает ректор СГАУ Николай Иванович Кузнецов, который разогнал кафедру агрохимии, отправил всех докторов-профессоров за борт, а теперь я даже не знаю, что он делать будет. Вот как он собирается толковых агрономов готовить?!

 – Свои крамольные мысли вы не побоялись  высказать даже президенту Российской академии сельскохозяйственных наук Геннадию Романенко, когда он был в Саратове на 100-летии НИИСХ Юго-Востока.

– Я был, кажется, единственным из выступающих, кто не относился к руководящему составу институтов. Из зала кричали с просьбами сначала дать мне слово, а потом не затыкать рот. Хотя Романенко слушать  не хотел.

Они баланс питательных веществ рассчитывают. Что это даёт? Это черновой баланс для ориентировки. Баланс сам по себе никому не нужен. В Германии, где основная почва – ракушечник с песком, там баланс не считают. Сколько есть фосфора, столько и вносят.  Гору на Кольском полуострове полностью скупили, пока есть сырьё. Калий тоже не считают, вносят, причем в малорастворимых формах. Единственная трудность – регулировка азота. Сколько бы его ни накопилось, если  растением не используется, он обязательно потеряется. Потому что это яд для микроорганизмов, а растения использует отходы жизнедеятельности микроорганизмов. Они как навоз.

Какой должна быть агрохимическая служба?  В ней не должно быть неквалифицированных случайных людей, которые трудятся в ней сейчас. Я работал с этими людьми, они согласны даже на зарплату в 10 тысяч рублей в месяц.  Как  они могут в день обследовать по нескольку тысяч гектаров? Я работал инженером-почвоведом, работал агрохимиком и знаю, что это ни при каких условиях сделать это невозможно. Даже если задание будут выполнять четыре человека. А вы по одному это делаете. Значит, вы халтурите?  Взяли, пробежали, ткнули, чтобы засветилось, и побежали дальше. Мне голову морочить трудно. Я проработал на производстве больше 30 лет и знаю, что это такое.

Агрохимическая служба должна отказаться от сплошного агрохимического обследование. Удобрения особенно нужны только на песчаных, супесчаных и легких почвах. Но в наших климатических условиях при недостаточном увлажнении  работать не будут. Не надо никаких обследований проводить в зоне сухих степей. Что обследовать в Новоузенском, Алгайском, Озинском, Ровенском, Краснокутском районах?  Как было в 1965 году, так и осталось в 2014.  Но нам же нужно зарабатывать, нам нужны рабочие места. Поняли, Светлана Тимофеевна, что происходит?

– Поняла.

– Если мы решимся на кардинальные изменения в самой службе, рабочие места останутся. Но вместо  зоотехников, инженер-электриков, экономистов и бухгалтеров (как сейчас) в этой службе будут работать агрохимики. Я  до 2012 года в Саратовском аграрном университете сделал два выпуска агрохимиков-почвоведов. А потом эту специализацию прикрыли за ненадобностью, мои ученики оказались невостребованными. Все руководители агрохимических станций пристроили к себе на работу кого угодно, вплоть до своих родственников, но только не специалистов. Потому что спроса за бардак нет.

Сейчас ВИУА преобразован во Всероссийский НИИ агрохимии. Что я предлагаю? На  основных почвенных разностях сделать реперные площадки. По две-три, в зависимости от ландшафта. Там будут закладываться стационарные опыты, будут сеять и пахать так, как сеют и пашут в хозяйствах, но только не применять удобрения. Наблюдения за состоянием и режимов почв будут вести грамотные люди, которым будет интересно, как формируется урожай, накапливаются и расходуются питательные вещества и так далее.

– Так почему же уважаемый Федор Петрович Кузьмичев, да еще со своим многочисленным коллективом, занимается   сизифовым трудом?

– Потому что его финансируют только на 10 процентов, а на все остальные нужды агрохимическую службу заставляют зарабатывать. Вот она и зарабатывает. Мало того, что образцы берутся только с верхнего слоя почвы, но и тогда, когда не нужно, и там, где не надо. Да ещё только раз в пять лет!

Я говорю высокому собранию: даже врач, прежде чем поставить диагноз, измеряет давление несколько раз, не останавливается он и на единственном отборе крови и мочи. Так и мы не должны ограничиваться единственным отбором проб.

Мы должны ответить на вопрос, сколько в почве накапливается питательных веществ под вегетирующим растением. Этого в стране не делает никто.

Благодаря стационарным опытам – разрешение на их проведение (я в это время работал в Ершове) нам дало правительство России в 60-70 годах прошлого века –  ученые выяснили вот что. Даже в никогда не удобряемой почве содержание подвижного фосфора и обменного калия  не уменьшается, а возрастает. Уменьшаются валовые запасы! А подвижные не уменьшаются. Почему? У нас не подзолы, не кислые лесные почвы, и не пески – у нас черноземная степная зона. А на черноземных и  каштановых почвах нет ничего похожего, что происходит в почвах под Москвой. Но считаться с этим по политическим и экономическим причинам никто не хочет.

Опыты ставили в течение пятидесяти лет. В контрольном варианте никогда не удобряемой почвы содержание фосфора и калия нисколько не уменьшилось, а только увеличилось. Содержание минерального азота в генетическом профиле бессменных паров за сорок лет накапливалось не меньше, чем в обрабатываемой почве.

Ни-че-го не уменьшается: ни макро-, ни микроэлементы.

– А за что же мы тогда фермеров наказываем, субсидий лишаем?

– Не знаю, за что! Люди, наверное, не понимают: урожай совершенно одинаков  и при 4-процентном гумусе, и при 2-процентном, и при 6-процентном. Озимая пшеница, посеянная по черному пару, при урожайности до 3 тонн с гектара в удобрениях вовсе не нуждается.

–А яровая?

– До 20-25 центнеров с гектара не нуждается. Если есть вода. В наших опытах почвы, сорок – пятьдесят  лет не удобряемые, во влажный год давали зерна до 4–5,5 тонн. Яровые, в том числе ячмень, – 2-2, 5 тонны.

–За счет чего это происходит?

–За счет естественного плодородия почв. А реализовать мы его можем только при наличии влаги. Природа настолько богата, она настолько щедра, что дай нам Бог ума, стараний и главное, технологий, реализовать хотя бы те возможности, что заложены в почве. А говорим про какие-то удобрения, про какую-то несчастную агрохимслужбу.

Поэтому грамотным, думающим фермерам не нужно никакое сплошное обследование в том виде, в каком оно проводится. Оно, как свидетельствуют документы, дает одни и те же результаты. Потому что в пахотном слое все эти цифры постоянны! Большая разница лишь в ГЕНЕТИЧЕСКОМ ПРОФИЛЕ. Вот в чем дело. 

В Челябинской области сорок лет вносят навоз и солому, по-разному пашут землю, сеют сидераты, шесть полей из десяти занимают травами, а содержание гумуса в почве увеличилось всего на 0,1- 0,2 процента. Так он и без внесения соломы на эту цифру увеличивается. К такому же выводу пришел в результате полевых испытаний и я. Понимаете?Иногда я не выдерживаю и спрашиваю наших горе-исследователей: вы чего врёте? А мы не знали, – отвечают. Но вы же определяете кислотность, или повышение подвижности фосфора!

– Простите, а нельзя ли подоходчивей для таких малообразованных филологов, как я.

–  В Саратовской области почвы в основном щелочные рН 7,0-8,0, в них фосфор в основном связан.  А когда идёт подкисление, фосфор освобождается в доступные для растений формы. Для оптимального питания растений оптимальный рН 6-6,5 до 7,0, то есть от слабокислого до нейтрального, а у нас в стране таких почв очень мало: либо кислые, либо щелочные.

По данным тех же картограмм невооруженным глазом видно, что повсеместно идёт подкисление, значит подвижного фосфора будет больше безо всяких удобрений. Хотя запасы валового фосфора будут постепенно уменьшатся.

Но забота о валовых формах всех элементов питания – во всем мире забота  государства. Потому что это мелиоративное мероприятие и государство за него должно крестьянину платить. Вы поняли? Государство должно давать своим фермерам скидки и бесплатные мелиоранты. Так поступают все страны, которые по-настоящему заинтересованы в собственной продовольственной безопасности. 

А вот забота о подвижном калии, азоте и фосфоре  – это забота  сельхозтоваропроизводителя и опять-таки государства. Потому что нигде в мире удобрение не продается своим фермерам по экспортной цене. В Советском Союзе удобрение для колхозников было в два раза ниже себестоимости. Такая же ситуация наблюдается в развитых странах Европы. Там нигде своим фермерам не продают удобрения по коммерческим ценам. Покупают они, может, и по коммерческим, но фермеру за использование удобрений платят приличные субсидии. В Англии с 18 века существует закон о защите плодородия почв. То есть, если ты  ухудшил плодородные свойства почв, непременно за это заплатишь.

По нашим данным, азот, который накоплен  в чистых или нечистых парах осенью, весной весь теряется. Нет его! Было 100-150 килограммов, стало 30-40.  Нитрификационная способность, которую мы определили осенью, весной в два раза ниже. Что такое – питательные вещества под растениями? Это те вещества, которое растение ещё не потребило. Что это дает? Это даёт материал только для написания диссертаций в духе пятидесятых годов прошлого века. Сейчас такой подход – анахронизм. Я десять лет был членом диссертационного совета и понимаю, почему  после  таких докторов наук нет ни одного грамотного доцента.

– Одна ли Саратовская ГСАС так работает?

– Так работают все сто станций России, в том числе Балашовская и Ершовская. И они обязаны так работать, потому что шаг вправо, шаг влево – расстрел. Хотя и  они по собственному усмотрению отказались от мониторинга некоторых микроэлементов, потому что он не нужен. Например, серы, потому что её у нас в избытке.

– Но в стране разработана целая Концепция повышения плодородия почв.

– На концепции хлеб не вырастишь. Концепция нужна для кабинетных размышлений, и не более того.

– Не нравится Концепция? Есть  «Федеральная целевая программа сохранения и восстановления плодородия почв, земель сельскохозяйственного назначения и агроландшафтов как национального достояния России».

 – То есть вы меня хотите спросить, что нужно конкретно делать для этой программы. У нас в институте Юго-Востока есть бессменный пар с 1940 года и с 1971-го. Моё поле находилось рядом с паром 40-го года, и вот что я сделал. Взял слой высотой 40 сантиметров, проанализировал и определил: содержание гумуса на 0,2-0,3 процента ниже, чем в пашне, но во всем генетическом профиле содержание гумуса практически одинаково. Минерального азота в верхнем слое почвы в бессменном паре накапливается на 44 процента меньше, чем в верхнем слое почвы под растениями: там ежегодно накапливается органическое вещество. Но в генетическом профиле почвы (100 сантиметров) всё одинаково. Вот вам доказательство, что федеральные программы пишут кабинетные люди. А мы с этим не согласны!

– И что тогда прикажете делать?

– Вместо этой агрохимической «профанации» нужны коренные методические и организационные изменения. Во-первых, агрохимическая служба, как это уже было в 1965 году, должна методически подчиняться зональным НИИ. Чтобы учитывать местные, а не московские особенности. Во-вторых, следует объединить почвенную и агрохимическую службы в почвенно-агрохимическую. Иначе идёт дублирование. В- третьих,  следует отменить  бесполезное обязательное периодическое сплошное агрохимическое обследование почв и посевов. Оно так и так останется, но будет проводиться лишь по желанию сельхозтоваропроизводителей, потому что это дорогое удовольствие. В-четвертых, необходимо создать систему почвенно-агрохимического мониторинга на основе ещё не разгромленных стационарных опытов научно-исследовательских учреждений и опытных станций.

– У нас в области, к сожалению, остался только один?

–Да, в семхозе НИИСХ Юго-Востока, поэтому в дополнение к нему нужно создать сеть площадок слежения в каждой микрозоне области. Одной площадки на небольшой район вполне достаточно. Но, если это Екатериновский район, то нужны две. Одну надо поставить в районе СХПК «Индустриальный», на мощных черноземах, а другую – на почвах бедных. Здесь будут вестись фундаментальные исследования, имеющие практическое значение.

 – Что нужно сделать в первую очередь?

– Нужно установить оптимальные сроки отбора проб и мощность слоя почв, в котором эти пробы отбираются. Сейчас этого нет, хотя раньше были на Ершовской и Новоузенской опытных станциях, в Волгоградском НИИ орошаемого земледелия. Везде разгромили. В Германии, даже если  приходит Гитлер, одна война следует за другой, опыты продолжаются. Никому и в голову не приходит их ликвидировать. В Англии с 1848 года опыты продолжаются. И только  в России, если сменяется власть, всё рушится и разоряется. Хотя есть вещи, которые трогать нельзя.

В одной только Саратовской области есть обыкновенный чернозем, есть тучный чернозем, есть выщелоченный чернозем… И осадков может быть от 300 до 600 миллиметров. А значит, в разных местах области почвенные процессы проходят по-разному. Это нужно понимать.

– Хорошо, реперные площадки мы сделали, а дальше что. Кто на них будет работать?

– Далее нужно проводить мониторинг агрикосистемы по специальной методике. Я предложил метод, как определять количество питательных веществ, которые могут накопиться под вегетирующим растением. Отдаю любому желающему специалисту, даже патент не буду оформлять, мне и трех хватит. Но там нужны не случайные люди, а специалисты. Кто на них будет работать? Работать будут студенты-дипломники и аспиранты по договорам. И тогда у нас появятся настоящие специалисты, которые будут защищать настоящие диссертации. Надо, наконец, уйти из 18 века и перестать вручную бурить землю.

И потом, не нужно создавать никаких дополнительных информационно-консультационных служб и советов, потому что всё это чепуха. Консультировать будут те, кто работает на этих площадках. Они не станут читать книг лживых авторитетов, а своим умом и горбом будут постигать, что происходит в земле на самом деле.

– Признаюсь, я наводила про Вас справки. Ваши коллеги называют Вас «мечтателем».

–Да, я мечтатель, но то, что я предлагаю, реализовать гораздо проще и дешевле, чем сейчас. Это проще, чем гонять по полям два десятка автомобилей, которые жгут бесполезный бензин.

Почему я занялся этой работой? В тридцатых годах над данной проблемой трудились почвоведы из многих российских институтов. Т. Коннова пишет: « Мы сделали всё, что могли, особенно для Левобережья. Теперь ждем, когда придут люди, которые заложат специальные стационарные исследования, чтобы выяснить, так ли мы поняли почву». И вот до 1970 года таких людей не было, извиняюсь.

– Как отнеслись к вашему предложению в Саратове  и в Москве?

–  Мне сказали: это выступление нужно взять на заметку. Но ничего не сделали. Доложил в Москве, в  ВИУА.  Мне опять сказали: нам очень понравилось, но опять дело ни с места. Ни один начальник ведь ничего делать не будет. Но если  взяться за  решение данного вопроса, произойдет самое  главное: будут бесконечно воспроизводиться квалифицированные кадры научных сотрудников. Как сказал первый директор НИИСХ Юго-Востока: учиться и работать, работать и учиться  – тогда мы создадим мировой селекционный центр

– Это вы про Александра Ивановича Стебута говорите?

– Заповеди Стебута надо опять возродить. Про них ведь все забыли. Несколько слов об организации научной работы. В её основе также лежит полный анахронизм. Деньги дают администрации, а эффективности требуют от научного сотрудника. Ты дай нам по договору средства, потом спрашивай. У нас директор НИИСХ Юго-Востока назначает себе заведующую отделом кадров со среднетехническим образованием с зарплатой  в 25 тысяч рублей, а у доктора наук со всеми доплатами максимум  14 тысяч рублей. Так можно работать? Два заместителя директора (А.И.Шабаев и Р.Г.Сайфуллин) получают 80 процентов от его зарплаты. И при этом выполняют функцию бригадиров.  Если заместитель директора не теоретик и не методист, он даром никому не нужен. Платить по 60 тысяч рублей в месяц бригадиру не стоит.

Вы когда-нибудь задумывались, почему состоялся Научно-исследовательский институт сельского хозяйства Юго-Востока? В тогдашней Саратовской сельскохозяйственной опытной станции заместителем по науке был Георгий Карлович Мейстер, с которым Вавилов по многим вопросам не соглашался, а сам потом пригласил в Москву к себе вице-президентом в ВАСХНИЛ. Вавилов не был практиком-селекционером, он был теоретиком. Работал  заведующим кафедрой растениеводства в СХИ. Теоретиком и методистом на станции  был  заведующий отделом селекции Мейстер. В нём живая мысль работала, искра божья была, а без неё в науке нечего делать. Вот почему НИИСХ Юго-Востока и прорвался в мировые лидеры по селекции.

А уж при Николае Михайловиче Тулайкове мы совершили прорыв и в агрохимии, и в селекции, и в почвоведении.

– Почему?

 – Потому что Тулайков был гением. Между прочим, это Георгий Карлович  Мейстер вместе со своей дочерью подарили России озимую пшеницу. До создания им Лютесценс 329 настоящей озимой пшеницы не было даже на Украине и на Кубани.

Саратовский НИИСХ Юго-Востока подарил России озимую пшеницу! Кто об этом сейчас помнит? Никто! Благодаря мошенникам, которые не признают никакого конкурса в науке. Я нынешнему директору института Александру Ивановичу Прянишникову однажды не выдержал и сказал: «Вы работаете по понятиям, а надо по науке». Он аж побледнел, бедный. Деньги должен получать не чиновник, а я как научный сотрудник. Вначале я должен посчитать, сколько мне требуется средств на  реализацию того или иного проекта. При этом оставшееся финансирование я, разумеется, направлю на содержание научного учреждения и аппарата. Но кормить заместителей директора я не буду. Потому что они в наших условиях не нужны. У нас есть ученый секретарь, и довольно.

Задумывались ли вы, по каким критериям оцениваются проводимые научные конкурсы? А я  еще в 1994 году, работая в НИИСХ Юго-Востока, представил их на рассмотрение ученого совета. Реакции – ноль.

– А как вы относитесь к идее создания региональных селекционно-семеноводческих центров?

– Я всегда говорил, что не нужно каждой области НИИ по сельскому хозяйству. Это все равно, что в каждом хуторе по селекцентру. «А как же  особенности? – восклицали академики. Вы знаете, говорил я им, общее важнее особенностей. Ведь у нас общего 90-95 процентов, а особенностей –5-10. И в селекции, и в агрохимии, и в земледелии.

– А если НИИСХ Юго-Востока, руководствуясь вашей логикой, закроют?

–  Стране не нужны 200 НИИ, поскольку у нас всего лишь 14-15 почвенно-климатических зон. Так давайте сделаем 15 крупнейших и мощнейших зональных института. Я это предлагал и в Саратове на столетии НИИСХ Юго-Востока в 2010 году, и в Москве на Международном съезде агрохимиков. И не я один так считаю. Но чиновники от науки никогда не откажутся от своих должностей.

– Давайте представим, что вас  услышал заместитель председателя правительства-министр сельского хозяйства Саратовской области Александр Соловьев.

– Он ничего не будет делать, потому что агрохимслужба ему методически не подчиняется. Она выполняет лишь то, что говорит Москва.

– Хорошо, а почему ваши слова всерьез не воспринимает ректор СГАУ доктор экономических наук Николай Иванович Кузнецов?

– Потому что думать – это самая тяжелая работа. Почему никто не хочет заниматься производством? Потому что надо думать.

– Если после этой крамольной статьи к вам обратятся наши сельхозники, что вы им конкретно посоветуете?

– Немедленно организовать курсы повышения квалификации для агрономов верхней и нижней части Правобережья и Левобережья.

– А есть кому лекции читать? Не вымерли ещё специалисты?

– В НИИСХ Юго-Востока есть умница и трудяга Юрий Фёдорович Курдюков, заведующий лабораторией севооборотов и агротехнологий НИИСХ Юго-Востока, есть Иван Филиппович Медведев, заведующий лабораторией агроландшафтов и ГИС, есть ваш покорный слуга. А больше никого нет, пусто.  Остальные только ищут прибавку в урожаях.

–  На эти курсы стоит весь левый берег Волги приглашать?

– Только северную часть, где черноземы, и ершовскую среднюю зону. Как говорил Колумелла, древнейший писатель и агроном, живший в первом веке нашей эры, сельским хозяйством можно управлять и без тонкостей, но оно не терпит глупостей.

 – А как не делать глупостей?

– Это давным-давно известно всем –  последовательное исчерпывающее использование факторов воздействия. Что для левого берега важней всего?

– Вода.

– Значит, считайте, каким реально может быть ваш урожай. И всё. И не лезьте дальше. А если ещё учесть  высокую засоленность почв – создавайте такую структуру посевов, чтобы быть с урожаем  в любой год. Как это немцы делали.

–А если говорить конкретней?

– Они раз в три года запасали зерна, сена, семян и выживали. Из арбузов варили цукаты, но выжили. Для скота через каждые пять километров имели пруды, а на прудах выращивали овощи и фрукты. Саратов был просто завален плодами, произведенными  в степи.

– Нас с вами послушать, так мы научно-технический прогресс отрицаем.

– Наоборот, это мне постоянно говорят, наука сейчас никому не нужна. А когда она была нужна? Во время гражданской войны? Или в двадцатых годах. Когда в институт пришел Тулайков? Но если поставлена задача, так науку надо возрождать. Надо заниматься теорией и методикой.  А сейчас  в НИИСХ Юго-Востока в руководстве нет ни одного теоретика и методиста. До последнего времени продолжали эксплуатировать шехурдинский задел, который в значительной степени использовала Мамонтова. Благодаря ему и состоялся наш институт, а все остальные не состоялись.

Почему органическое вещество не получается ни в каком севообороте, а получается в природе? В природе растения вегетируют весь теплый период, и вещество отмерших растений поступает в почву в течение всего периода равномерно. В сельском хозяйстве вегетация культурных растений заканчивается в июле-августе, и тогда только поступает органическое вещество. Один раз за вегетацию. Это для почвы вредно. Природа таких фокусов не любит, она любит равновесие. В почве нет ни гангстеров, ни миллиардеров, ни олигархов – природа всех уравнивает. Ты, конечно, можешь работать на себя,  но считайся с интересом всех. А человек этого не понимает.

– Вы хотите, чтобы эта статья вышла в газете?

– Конечно.

– Зачем?

– Затем, чтобы объяснить производственникам, что они правы, когда не верят результатам агрохимических обследований. И что нужно сделать, чтобы они могли верить. Чтобы они тоже правду пробивали. А без них мы с вами ничего не пробьем. Мы  с вами можем только зажечь факел во тьме, показать дорогу. Но если они не пойдут по ней, ничего не будет.

Записала Светлана ЛУКА

19.02.2015Светлана ЛУКА  107

Понравилась статья? Поделись:

Комментарии ()

    Вы должны авторизоваться, чтобы оставлять комментарии.

    нижний2