Пятая корзина

Коллектив опытной станции «Красавская» Самойловского района свой бизнес раскладывает по пяти корзинам: озимая пшеница, подсолнечник, кукуруза, другие яровые культуры. Пятая корзина – семеноводство. Руководствуются логикой: если одно просело, другое вытянуло.

– Ты чего на меня смотришь? Ученые – это вот, а я – так.

Сергей Анатольевич Щукин, сорокашестилетний директор опытной станции «Красавская» – филиала ФГБНУ «ФАНЦ Юго-Востока», нарочито куражлив, беспечен и смешлив. Впрочем, как всегда. Я его иногда побаиваюсь, частенько не понимаю, но однозначно люблю, потому что он из настоящих. Не карьерист. Неидеальный. Непростой. Характерный. Требовательный. Непредсказуемый. Принципиальный. Неудобный. И пусть лучше так, чем по-другому.

Воспользовавшись тем, что к нему на апробацию едут селекционеры из Саратова, пригласил журналиста и устроил «круглый стол». Я давно не видела, чтобы за чашкой чая вне института собирались представители одновременно двух «пшеничных» направлений саратовской селекции: твердой и мягкой. Сергей Николаевич Гапонов, директор ФГБНУ «ФАНЦ «Юго-Востока», кандидат сельскохозяйственных наук; Сергей Николаевич Сибикеев, заведующий лабораторией генетики и цитологии, доктор сельскохозяйственных наук; Галина Ивановна Шутарева, ведущий научный сотрудник лаборатории селекции и семеноводства яровой твёрдой пшеницы, кандидат биологических наук, ее ученик Иван Сергеевич Цетва, научный сотрудник этой же лаборатории, кандидат сельскохозяйственных наук. Итого четверо. Двое  из них создали Тамару, новое слово в производстве макаронных изделий. Начиная с 2022 года, сорт внесен в Государственный реестр селекционных достижений. Это к слову.

Пятым за столом негласно присутствует Виктор Петрович Графов, директор Аркадакской опытной станции, кандидат наук, большой друг и даже больше чем друг. Щукин называет его Петровичем, временами требует не отделять поселок Краснознаменский Самойловского района  от Росташей Аркадакского, создавая в моей голове самую настоящую кашу. Но Щукину сегодня можно всё. Он – хозяин, принимающая сторона, и он же экзаменуемый, потому что главное за него скажут поля, куда он повезет селекционеров на апробацию. А пока – «разминка», мой вопрос на тему взаимоотношений между институтом и ОПХ «Красавское» Самойловского района.

Щукин: А в каких мы отношениях?! В прекрасных отношениях! Нас, наконец, соединили в один федеральный научный центр.

Лука: А до этого какие были?

Щукин: Ничего не изменилось, вообще. Как они были партнерскими, так и остались. У нас другие отношения

были до этого, до директора Гапонова. При его предшественнике. И вообще все плохо было. Тут кривить душой я даже не хочу, тяжело было. Не от хорошей жизни, когда у нас в институте была куча отличных сортов озимой пшеницы, а мы занимались краснодарской и ростовской селекцией. Это глупость, это вообще неправильно. Хотя с некоторыми институтами, к примеру, из Орла и Ульяновска, которые специализируются на гречихе и овсе, мы до сих пор поддерживаем отношения.

Лука: Почему вы занимались чужими сортами?

Щукин: Да потому что нам никто не разрешал, нам не давали сорта на размножение! Ну, это любой руководитель скажет. Для нас, директоров ОПХ, вход был запрещён. Я в институте Юго-Востока, в лучшем случае, бывал раз в полгода, может быть. И то – так, прийти поругаться.

Лука: А юридически вы были как-то связаны?

Щукин: Мы были соединены Москвой. У нас был один учредитель, ФАНО, а затем Минобрнауки РФ. Но мы существовали параллельно, все шесть хозяйств и селекционный центр. Теперь мы объединены. И сейчас совсем другой расклад. На моих полях сейчас нет ни одного чужого сорта. У меня практически все саратовское. Озимая пшеница вся наша.

Лука: И ты этому рад?!

Щукин: Я рад этому. Я не скрываю, что я рад. Я рад.

Лука: Прости, но я не верю. Езжу по хозяйствам, сталкиваюсь с той же северо-донецкой селекцией.

Щукин: Она у меня тоже была, ну и что?! И ничего хорошего в ней нет – все настолько шатко, настолько непредсказуемо. А саратовская селекция – символ стабильности. Да, я не спорю, в отличный год Краснодар «порвёт» нас – там сорта более интенсивные. Но у нас стабильность, а это все-таки другое. Ты знаешь, что ежегодно получишь определенно стабильный, хороший для нашей зоны урожай. А там – или густо, или пусто.

Гапонов: Скажем, в этом году краснодарская селекция благодаря теплой погоде перезимовала шикарно. И по большому счету говоря, Краснодару нет необходимости работать на зимостойкость. Они на нее и не работают. А то, что они делают по промораживаю, – это совсем другое. Морозостойкость и зимостойкость – немножко разные понятия. Если сложились хорошие, благоприятные условия перезимовки и отрастания, они выскочили. Не сложились – Кстати, краснодарские в ТОП все-таки не выскочат. Ростовские сорта да, ростовские более серьёзные конкуренты для нас.

Щукин: Потому что они с зимостойкостью работают.

Гапонов: Они географически ближе к нам. Напомню, в этом году к началу вегетации с сахарами хуже всего обстояло дело как раз на краснодарских сортах. Задолго до начала вегетации они оказались ниже критического уровня. На критическом уровне или чуть ниже стояли донские. Все саратовские сорта были выше. Изначально к старту вегетации наши сорта вышли в лучшем состоянии. Но именно это и помогло, скажем, краснодарским сортам. Пока они приходили в себя, проскочили неблагоприятные условия начала вегетации, а потом стали активно развиваться. И подтянулись. Но, опять, вы знаете, раз в 10 лет ждать, что краснодарские сорта выстрелят... Скажите, кто вообще на это готов?

Щукин: Но опять же, сколько людей, столько и мнений. Общался на прошедшем Дне поля с несколькими руководителями на эту тему. Спрашиваю, как у вас? – По-разному, отвечают. По занятым парам, грубо, собираем по 25-30 ц/га. По черным парам – от 40 до 50 ц/га. Один считает сорт Гром обалденным, а другой признается: он у меня последнее место занял по урожайности. Один хвалит Жемчужину Поволжья, а другой собирается свести ее на нет.

Поэтому сколько людей, столько и мнений. В одном нашем хозяйстве 4 сорта озимой пшеницы, и они все разные. То же самое с яровыми. Делать ставку на один сорт –  утопия. Просто утопия! В каждом хозяйстве должно быть минимум 3-4 сорта. Во-первых, они обязаны быть разного срока созревания. И, во-вторых, они же все разные. Этот – коротыш, этот – дылда. В один год так сыграет, в другой год так.

Лука: Объединение было волевым актом Москвы или с вами тоже считались?

Щукин: Советовались, это раз. Во-вторых, вначале был эксперимент; пробный, так скажем, шар запустили. По-моему, в Краснодаре и Ростове, или Ставрополе, где-то там попробовали, посмотрели.

Да, это работает там, где все хозяйства, так скажем, самодостаточные. В сибирских регионах, где институту тяжело и хозяйствам не очень легко, эта инициатива будет чуть пробуксовывать. Мы так думаем. Но, в принципе, в Центральной России, в Поволжье, на Юге это будет работать. Цель-то какая? Как мы понимаем, у нашего государства тяжело с деньгами. Объединение придумано как раз для того, чтобы шло совместное производство с софинансированием нами всех проектов, которые есть у института.

Лука: А зачем ты вообще согласился финансировать Гапонова?

Щукин: А мы друг без друга не проживем. У нас юридическое лицо одно, ИНН общий. А все остальное разное.

Гапонов: Партнёрские отношения мы выстроили сразу, с первого дня. А сейчас они обрели юридическую форму взаимодействия.

Щукин: Мы в институт вошли со спокойной душой, понимая, что от этого объединения только выиграем. И опять, у нас уже был печальный опыт торговли семенами из-под полы. Несмотря на козни руководства института, Виктор Петрович Графов из Аркадакской опытной станции выстроил свои отношения с коллективом Сергея Николаевича Сибикеева, а я с лабораторией селекции и семеноводства твердой пшеницы, с Гапоновым и Шутаревой. ОПХ «Красавское», сколько я здесь работаю, всегда специализировалось на твердой пшенице.

То есть мы общались с учеными, мы брали семена в институте украдкой, чтобы прежнее руководство не знало. Это вообще бред! Поэтому когда мы с новым директором института Гапоновым начали выстраивать работу, она с самого начала держалась на партнёрских отношениях, больше никак. В принципе, я говорю, мы ничего не потеряли, мы довольны. Мы довольны!

Лука: Поскольку в разговоре участвуют все свои, признаемся честно: ни одна из бывших опытных станций Россельхозакадемии по своим экономическим показателям даже отдаленно не походила на инвестора. Дела в ОПХ «Красавское» Самойловского района, где мы присутствуем, в силу многих причин подчас складывались критически. И тут необходимость куда-то вкладываться. Как вы собираетесь вытаскивать не только себя, институт, но еще Ершов с Красным Кутом?!

Щукин: Вот так, общими усилиями.

Гапонов: На партнерских отношениях.

Щукин: Кстати, Красный Кут более-менее как-то все-таки сам пытается выжить. Самой большой проблемой была все-таки Ершовская опытная станция-филиал ФГБНУ «ФАНЦ Юго-Востока».

Лука: А кто у нас директор?

Щукин: Сергей Александрович Куковский, как и был. Вернули. И если бы этого не сделали, я думаю, там бы все закончилось. Прахом. Кто бы что ни говорил, личность руководителя решает всё.

Гапонов: Даже в течение одного года, когда его не утвердили, все было крайне негативно.

Щукин: Не то слово. Да, он никогда не был богатеем, но у него существовал небольшой запасной фонд, «заначка» на черный день. Когда его сняли, весь запас профукали, а весь негатив свалили на него. И вот теперь уже третий год как он вновь вытаскивает селекционную станцию и восстанавливает ее репутацию. Слава Богу, у него получается. Конечно, там совершенно не те деньги, которые могли бы быть, но он это сделал, он молодец. Когда нет работников, когда нет техники, когда вообще ничего нет, ты пришёл к разбитому корыту, и что-то стало получаться – это только на словах красиво. А вы сами попробуйте!

Гапонов: У него урожайность была в 4 раза ниже, чем у соседей! Представляете?! А сегодня я этого сказать не могу, он держится на уровне более благополучных в материальном плане хозяйств района.

Щукин: И все вкладывались, все помогли  – Пугачёв, Аркадак, Самойловка, Саратов. Мы все вместе вбухивали, чтобы его вытащить. И деньгами, и техникой, и семенами – всем.

Лука: А как Москва к этому относится?

Гапонов: Это наше дело. У нас одно юридическое лицо. Как мы внутри юридического лица, внутри своей системы строим отношения – это наше дело.

«Место силы»

Понимаю, что  нагло злоупотребляю гостеприимством хозяина, что селекционерам сегодня работать и работать, но даже «Крестьянский двор» в последнее время  пишет о саратовских пшеницах лишь  раз в год. Поэтому давайте хоть что-то оставим  в газете и в великой сети Интернет. Меня часто обвиняют в том, что веду беседу «по кругу», постоянно возвращаясь к сказанному.Уточняю уточняемое, пока его еще можно уточнить.

Лука: Присутствующие здесь селекционеры в моих глазах – великие люди. Но мало кем оцененные. Они не являются не только «Героями труда Саратовской губернии», хотя на Кубани такое звание существует, у них нет даже знака «За любовь к родной земле». А ведь то, что я недавно видела на полях лысогорского фермера Жарикова,  заслуживает всенародного признания. Неужели вы не хотите, чтобы фамилии наших селекционеров звучали на всю страну?!

Щукин: Ты думаешь, мы не хотим? Мы хотим. И очень хотим. Света, мы тоже патриоты своего края. Поэтому никого  сюда и не пускаем, никому не позволим созданное нами развалить. Мы до конца бились с Прянишниковым и с теми, кто за ним стоял. До конца! Ты не представляешь, через что нам пришлось пройти. Рассказать, ты просто не поверишь. Ну, сволочи они конченные, просто конченные.

Слава Богу, мы их победили. Да, тяжело, да, ценой каких-то неимоверных усилий, но мы все-таки это сделали. И вот только из-за того, что нами уже сделано, отступать нельзя.

А почему  мы все патриоты? Тот же Петрович (Виктор Петрович Графов, директор Аркадакской опытной станции. – Прим. ред.), он же фактически свою станцию из ничего восстанавливал. Он вернулся через несколько лет уже на руины, его уже Васильчук позвал, с Комаровым посоветовавшись. В Росташах тогда  жизнь едва теплилась. Из крепкого хозяйства огонь и пепел можно сделать буквально за 2-3 года. Прямо запросто, если у тебя такая цель.

Сейчас я с ним по нескольку раз в день общаюсь, каждый день. И он знаешь, чем расстроен? Жалуется: преемника нет, некому дела передать, чтобы спокойно жить и наблюдать, как все продолжается.

Самая главная сейчас беда именно в кадрах. У них-то имена громкие: Сибикеев, Шутарева, Гапонов, Лящева… А кому знания передавать? Настолько все сейчас тонко, настолько зыбко. И это не может не угнетать.

Лука: Вернусь к провокационной теме. Хочешь сказать, что саратовская селекция тебя полностью устраивает?!

Щукин: Нет, целиком и полностью удовлетворять она не может никого. В принципе. Это такой вопрос, материя такая – чем больше есть, тем больше хочется. И вообще, человек – существо жадное до знаний, стремящееся к саморазвитию.

Прежде чем объединяться с НИИСХ Юго-Востока, мы ездили в Федеральный научный центр риса в Краснодар, встречались с академиком РАН Людмилой Андреевной Беспаловой в Краснодарском НИИ сельского хозяйства имени П. П. Лукьяненко, побывали в Зернограде, общались с бывшим директором АНЦ «Донской» Александром Васильевичем Алабушевым, еще до его гибели. Изучали положительный опыт и ошибки конкурентов, анализировали их плюсы и минусы, искали золотую середину. Да, скорее всего, мы ее не нашли. Но в результате мы много плохих моментов отмели, хорошее позаимствовали. А институты там все серьёзные, все богатые. Не чета нам.

Но вы тоже поймите: двенадцать лет, когда НИИСХ Юго-Востока был в руках совсем других людей, они же не прошли бесследно. Где-то расхолодили коллективы, где-то неугодных убрали, где-то по селекционному фонду ударили …. Ну что говорить? Институт очень сильно пострадал, очень. Это, благо, я говорю, что еще патриоты остались. А так вообще можно было бы и закрывать его в своё время, потому что там все грустно было.

Гапонов: И все-таки слухи о нашей смерти сильно преувеличены.

Щукин: Сейчас многое зависит от руководства института, сможет ли оно выстроить работу на перспективу, наберет ли кадры. А ее, молодёжь, найти очень тяжело. Практически нереально. Кому передавать знания? Вот что угнетает. Да, мы работаем, но на сколько у нас сил хватит? Не знаю. Вроде, смотрим вперед с оптимизмом, но общая обстановка наша она как-то немного печалит. Молодёжь не хочет идти в науку, вообще никак, никаким боком. Но мы надежду не теряем, мало того, мы уверены, что у нас сообща все получится. И Ершов мы вытянем, и в Красном Куте все у нас наладится, и вообще все будет нормально, все будет хорошо.

Лука: А как вы в Красном Куте наладите, если там ведущим селекционерам от 60 до 80 лет?!

Щукин: Частично какие-то полномочия забирать на институт, частично нам их передавать. То, что возможно там сохранить, там сохранять. Но все равно в Красном Куте много чего интересного есть. Тот же ячмень, да он шикарный там. Просто шикарный. Такого ячменя нигде нет. Да он прям на раз засуху переносит!

Сибикеев: А нут? А яровая мягкая?! Они работают с яровой мягкой пшеницей в таких жесточайших условиях, что мало не покажется!

Шутарева: А твердая пшеница?! Они сейчас в сортоиспытание Краснокутку пятнадцатую передали.

Щукин: Как бы там тяжело ни было, они все равно своим делом занимаются. Понятно, что этого недостаточно, надо, надо больше, может, со СГАУ работать больше… На каждом совещании, когда собирают нас – понятно, им слушать это все неприятно – но им говоришь: срочно вводите систему отработки, как было раньше. Вводите её! Нужно, чтобы выпускник отдавал свой долг родине.

Вы почему-то за государственный счет учите студентов на бюджетных местах, но молодые специалисты ни к чему не привязаны и не кому не обязаны. Ну как так? Почему раньше мы отрабатывали, допустим, те же 3 года, а сейчас нет? Это неправильно. Вот просто неправильно!

Кстати, после отработки многие приживались. Понятно, что уезжали, если не нравилась деревня. А кто-то уезжал в свою деревню и там пригодился. Депутатам Госдумы уже не раз про это говорили, писали, что надо советскую систему возвращать. Говорят, что с этого года трудовые классы возвращают в школу. Вроде, и у нас тоже откроют. Главное, ящик для жалоб в прокуратуру повесили, а детям ничего делать нельзя, даже доску вытирать. Ну это как? Вы зачем поколение бездельников растите?!

Лука: В моем представлении, самым замечательным отцом для ваших сортов является все-таки семидесятилетний Виктор Петрович Графов. Он с ними как с поздними детьми, нежен и заботлив. Энергичный  и неунывающий Щукин, 1976 года рождения, – эдакий молодой папашка-«вертопрах», ему бы самому еще погулять. Так это или не так?!

Щукин: Да, отчим я, отчим. (Смеется. – Прим. ред.).

Шутарева: Сергей Анатольевич Щукин, он, скорее, для меня ровесник. И одновременно единомышленник, человек, который разделяет наши взгляды. Поэтому, как можем, помогаем. Во всяком случае, всё, что он просит, мы стараемся делать. Сейчас коллективными усилиями сорт Николаша возрождаем, закладываем сразу три питомника.

Познакомились мы с Сергеем Анатольевичем в 2009 году, когда приехали к нему всей лабораторией в командировку делать сортовую прополку на сорте Луч 25. Кстати, Лучом они до сих пор занимаются. До этого в ФГУП «Красавское» ездили исключительно  заведующий лабораторией селекции и семеноводства яровой твердой пшеницы, потом бывший директор института Николай Сергеевич Васильчук и его заместитель Гапонов, поэтому наше знакомство состоялось так поздно.

Щукин: Они все с первого дня были здесь. Для сведения: самый первый свой выговор я получил за Валентину. Шикарный сорт, сам привез его из  института. Посеял. Такой фураж взошел – у меня волосы дыбом. Как меня «воспитывали» здесь, как мне дали понять. Навсегда осознал, что твёрдая пшеница – это со мной на всю жизнь. Смех смехом, но это так.  А почему первый блин вышел комом? Рабочие моменты, без этого не бывает. Где-то в чем-то напортачили, но выговор получил я. Так бывает. В то время бывший директор института Николай Иванович Комаров на поля часто приезжал, смотрел и втык давал. Прямо по-серьёзному давал. Дальше как-то всё напряжение потихоньку сходило, но наука врезалась в память.

В общем, твёрдая саратовская пшеница прижилась здесь с самого первого дня. Я её люблю, очень. Знаешь, когда смотришь в ворохе, это такая красота! Она и мягкая хорошая, но мягкая красивее в поле, а твердая – на току. Словно слитки золота.

Лука: Слушайте, в моем представлении Комаров –  депутат областной думы и больше политик, чем технолог.

Щукин: Ничего подобного, он сам проводил конкурсную комиссию, принимал меня на работу в 2001 году.  Если помнишь, губернатор Аяцков и первый ректор СГАУ Дворкин в свое время создавали кадровый резерв АПК на базе университета.  На пятом курсе мы параллельно учились и на агронома, и на менеджера. В НИСХ Юго-Востока нас приехало человек восемнадцать, а требовались два агронома. Один – в «Красавское», второй – в «Солянское» Пугачевского района.

Ну а поскольку я сам из Екатериновки и мне повезло – шел на собеседовании первым, выбрал, что поближе, – Самойловский район. Потом все говорили: это племянник, это племянник. Хотя никаким боком ни к кому из сотрудников НИИСХ Юго-Востока я отношения не имел.

Лука: Вернемся к Николаше.

Шутарева: Сорт был  создан в НИИСХ Юго-Востока совместно с селекционерами Краснодарского НИИСХ им. П.П. Лукьяненко. Права имели и мы, и они. Но чтобы Сергей Анатольевич этим сортом занимался конкретно, а не спрашивал оригинальное сырье в Краснодаре, мы взяли и в прошлом году отвезли им официальную бумагу. Они полностью отдали права нам.

Щукин: Не в одном Николаше дело. У нас вообще очень много сортов твердой пшеницы: Луч 25, Николаша, Тамара, Саратовская золотистая. Виктор Петрович Графов тоже начал ими заниматься. В Росташах сейчас сеются  Аннушка, Ник, Памяти Васильчука. А еще есть Валентина и Елизаветинская.

И еще будут сорта. Понимаешь, я не знаю, что на душе ученых было при Прянишникове, могу только догадываться. Думаю, они всё «притормаживали». Он над ними издевался, а они, как я понимаю, ему в ответ саботировали.

Шутарева: Мы просто тихо работали для науки. И все.

Щукин: Но институт от этого ничего не получал.

Шутарева: Мы на протяжении многих лет семеноводством вообще не занимались. Ничего не продавали, никакие роялти не получали. Единственная отдушина – полуподпольная связь с ОПХ. Слава Богу, вы нас поддерживали, мы вам Саратовскую золотистую выращивали.

Лука: Сергей Анатольевич, как директор семеноводческого хозяйства ответьте, пользуются ли на самом деле большим спросом семена твердой пшеницы саратовской селекции? 

Щукин: Разумеется. Покупают. Твердую пшеницу покупают. Другое дело, что мы производим раз, наверное, в пять больше, чем запрашивает рынок. Но это вопрос не к селекционерам, а к нам, менеджерам. Надеюсь,  мы и эту службу раскачаем. Но, по крайней мере, у меня и у Виктора Петровича Графова идёт ежегодный рост. Тот же Ершов  ожил. Кстати, его семена очень востребованы. Но, как это у нас часто бывает, покупатели руководствуются принципом «самая порядочная невеста живет в соседнем селе». Поэтому Самойловка едет за семенами в Аркадак, Аркадак едет в Самойловку, а за ершовскими семенами обращаются в институт. Есть такое. Но это все мы со временем отладим.

Лука: Многие считают, что для пользы дела портрет директора ФАНЦ Юго-Востока Гапонова должен  светиться на всех газетных и журнальных обложках.

Гапонов: Про «светиться» я как-то уже сказал на ученом совете: не важно, где меня знают, а где не знают – главное, чтобы селекционеров, авторов сортов узнавали. Это ученого важно знать  по ФИО и приглашать. Я как директор везде побывать не успею, да это и не надо. А вот должен ли каждый ученый по своей тематике бывать в хозяйствах – да, это однозначно.

Реклама вообще дело тонкое. Сейчас, допустим, мы разрекламируем новый сорт Памяти Васильчука. Нас попросят: продайте его. А у нас семян еще нет. Виктор Петрович Графов еще год-два, может быть, будет размножать его, прежде чем создаст необходимую партию.

С другой стороны, есть сорт Тамара. Сергей Анатольевич пошел на определенный риск, и, я считаю, риск оправданный. Как только он увидел его характеристики, заявил: всё, я хочу. И он начал его сеять еще до момента подачи  в Госсортсеть. В итоге, сорт только районирован, а у нас уже семена есть, которые он может продать.

Что касается самой системы менеджмента, продвижения сортов, рекламы – больная тема не одного  нашего центра. Этой зимой прошло совещаний по ВКС, выступал Вячеслав Михайлович Лукомец, директор ФГБНУ ФНЦ ВНИИМК, академик РАН. И он тогда эту проблему осветил очень хорошо. Это слабая сторона всей российской науки. Мы по-другому сделаны. Мы не продажники. Мы создаём, как это официально звучит, результат интеллектуальной деятельности, мы его продвигаем, мы убеждаем, мы показываем, мы предлагаем. И на этом всё.

У Владимира Высоцкого «Инструкцию перед поездкой за рубеж» помните? «Там шпиёнки с крепким телом: Ты их в дверь – они в окно! Говори, что с этим делом Мы покончили давно». Ты их в дверь, они в окно – иностранные продажники действуют именно так.

Ни один из российских учёных так себя не ведёт. Это за пределами нашего воспитания и понимания. Плохо это, хорошо – не знаю. У меня свои взгляды на эти вещи, у кого-то там другие взгляды. То, что службу маркетинга, рекламы надо усиливать – да, это однозначно, это я прекрасно понимаю. Но очень тяжело найти грамотного в этом отношении человека. С этим я уже столкнулся. Понятно, что ни одна научная организация, ни один научный центр, каким бы он супермощным ни был, даже краснодарцы, они не могут позволить себе содержать на сумасшедшие деньги таких  крутых менеджеров.

Собственно, в Краснодаре люди, которые работают в торговле, они все воспитаны там же. У кого-то получается лучше сорта создавать, у кого-то лучше получается их продавать. Но они все в одной каше варились, на одной грядке выросли, они не со стороны пришли.

Лука: Одно время я просто доставала Сергея Николаевича Сибикеева вопросом, настоящий ли он ученый, и требовала доказательств вроде индекса Хирша. В прошлом году, кто помнит, я устроила самый настоящий экзамен Галине Ивановне Шутаревой, начитавшись ее статей в научных журналах. Так вот, как фермер догадается, что перед ним самые настоящие ученые, а не самозванцы?

Гапонов: Одно дело быть узнаваемым в среде производственников и потребителей нашей продукции, а другое – это там, где индекс Хирша и прочие. Это параллельные реальности, и они не пересекаются. Это научная деятельность, это научные статьи. Скажите, вы много знаете сельхозпроизводителей, которые читают научную литературу? Вот и всё. Это параллельные миры. Научно-популярное представление  о сути вещей и сугубо научное представление  – совершенно разные материи. Для того чтобы продвигать сорта, популяризируя достижения селекции, нужна публицистика, журналистика. А чисто научная статья  – это совершенно другое.

Щукин: В научной среде наших селекционеров знают однозначно. Но многие  агрономы, обычные руководители хозяйств понятия не имеют, кто такие  Сибикеев, Шутарева, Гапонов. И  это опять не  вина создателей сортов. Сельхозники должны сами расширять свой кругозор – вот мое мнение.

Продолжение читайте здесь: https://kresdvor.ru/pages/agro-inform/pyataya-korzina-(chast-2).html