Место законной гордости и пессимизма

В 1996 году Графов пришел сюда работать по личному приглашению бывшего директора НИИ сельского хозяйства Юго-Востока, тогда он назывался НПО «Элита Поволжья», Владимира Фёдоровича Унгенфухта.

В 2000-м уходил в никуда из-за чисто политического, как он сам считает, заказа. Но в 2003-м вернулся. Опять в разоренное гнездо. Опять в униженный отсутствием зарплат и перспектив коллектив.

Цель – доказать. Он видел, что люди, которые в ней живут и работают, – нормальные мужики. Они достойны нормальной жизни.

Он вернулся на станцию в декабре 2003 года, а в 2004-м впервые провел День поля. Зачем это было ему нужно? На эту тему мы говорим с Виктором Петровичем Графовым, директором Аркадакской опытной станции ФАНО, кандидатом сельскохозяйственных наук.

– Тринадцатый год подряд проводим День поля только мы с вами. Фактически же научные исследования на станции начались еще в 1908 (!) году с небольшого числа опытов, которые с каждым годом расширялись. Например, были заложены опыты с яровыми хлебами, парами и кормовыми культурами. Затем опыты были перенесены на трёхпольный, четырёхпольный и пятипольный севооборот, изучались способы посева яровых и озимых культур, глубина и время вспашки, сроки и способы посева яровых и озимых культур. Был заложен двенадцатипольный севооборот с многолетними травами.

Сельскохозяйственной опытной станцией (имени В.Л. Нарышкина, местного помещика, чиновника Министерства иностранных дел) в составе четырёх отделов – полеводства, кормовых культур, животноводства и садоводства – мы стали аж в 1914 году. Основными вопросами научных исследований отдела полеводства оставались разработки технологии возделывания сельскохозяйственных культур. В опытах начали испытывать большой набор местных и завозимых из других губерний и даже из-за границы сортов.

Что касается современной Аркадакской опытной станции, то она начала проводить Дни поля тоже не 13 лет назад, а на заре девяностых годов прошлого века. Конечно, не такими масштабными, как сейчас, но не менее важными. Первые опытные делянки закладывал заслуженный агроном России Анатолий Константинович Рыбалкин, заместитель директора по науке. Его инициатива была направлена на то, чтобы показать агрономам и руководителям хозяйств, какие новые сорта обкатывает наша опытная станция. Начинали с зерновых культур, благо институт Юго-Востока чуть ли не ежегодно выдавал на-гора новый сорт и по нашей зоне шли испытания. Василий Ананьевич Крупнов, бывший заведующий лабораторией генетики и цитологии, я помню, давал мне на пробу две линии: 1141 и 1143. Когда я его спросил, что это такое, он мне пояснил: «Это брат с сестрой, хочу проверить, что дают эти пшеницы в твоей зоне». Это были прообразы Добрыни и Воеводы.

Анатолий Константинович Рыбалкин был очень мудрым человеком. Он очень плотно работал с НИИСХ Юго-Востока, поэтому старался, чтобы накопление семенного материала шло параллельно с районированием. Сорт еще только включили в реестр селекционных достижений, а у нас уже семена для производственников имелись.

Просо мы у себя сеяли только то, что нам давала на испытание лаборатория селекции и семеноводства проса, которой руководил Евгений Николаевич Золотухин. Питомники саратовской селекции занимали не 5-10, а до 200 гектаров.

В те годы мы также очень тесно работали с Российским НИИ зернобобовых и крупяных культур, г. Орел, привозили оттуда гречиху, горох, фасоль. У нас на полях испытывались твердые и мягкие пшеницы НИИ сельского хозяйства Центрально-Черноземной полосы имени В.В. Докучаева и сорта, созданные ВНИИ сахарной свеклы и сахара им. А.Л. Мазлумова. Оба института находятся в Воронеже.

Здесь же, в полях под селом Росташи, у нас изучались сорта озимой пшеницы, причем разброс был очень большим. И ростовские, и краснодарские, и немчиновские. Вы должны помнить, что на первом Дне поля пшеница Московская 39 (создана НИИСХ Центральных районов Нечерноземной зоны, авторы: Б.И. Сандухадзе, Е.Т. Вареница, Г.В. Кочетыгов и другие) не дала большого урожая, всем миром разбирались, в чем причина.

Постепенно мы выяснили, что и ростовские сорта в условиях саратовского Правобережья не стабильны, все зависит от года. Зато здесь путевку в жизнь получили озимые мягкие пшеницы Виктория 95 и Губерния (авторы В.П. Ласкин, Э.Н. Масловская, Л.Н. Романова и др.), а затем их продолжение – Жемчужина Поволжья и Калач 60 (авторы Э.Н. Масловская, Л.Н. Романова, А.И. Прянишников и др.). По сути, мы с самого начала определяли политику той зоны, в которой находимся.

Со временем основное внимание перешло на подсолнечник, потому что он финансово востребован, это чисто коммерческая структура. Если вернуться на пятнадцать лет назад, большого разнообразия сортов и гибридов не было. В основном, это были сорта нашей лаборатории селекции и семеноводства масличных культур под руководством доктора сельскохозяйственных культур Виталия Федоровича Пимахина, и краснодарские, созданные коллективом ВНИИ масличных культур имени В.С. Пустовойта. Компании Сингента и Пионер на рынок только входили.

Не прислушавшись к рекомендациям не трогать Запад, мы тогда решили посмотреть, чем наши сорта и гибриды отличаются от иностранных. Выяснилось, что наши первые отечественные гибриды были особенно качественными. Впрочем, на испытания нам давали семена, которые были произведены в Турции, на Украине и в России. Один и тот же гибрид имел отличия: Турция и Сербия превосходили Украину и Россию.

Приятно, что фермеры, регулярно бывающие на нашей выставке, благодаря нашим стараниям, со временем стали отлично разбираться, какие сорта заслуживают особого внимания, какая фирма что из себя представляет. Одна из наших заслуженных побед, я считаю, – отсутствие монополии той или иной компании.

Когда я пришел работать на опытную станцию, в ней еще теплилась наука. Работали три отдела: семеноводства, земледелия и отдел чечевицы с кукурузой зерновой. Научными тематиками было занято около 20 человек. Сам Анатолий Константинович Рыбалкин заложил и вел почти 16 лет очень модную, как сказали бы сегодня, тему бессменной обработки. Сравнение вспашки с оборотом пласта и минимальной обработки. При этом шел один и тот же севооборот.

– С его смертью всё закончилось?

– Закончилось чуть раньше. Он ушел на пенсию, и науку на станции разогнали. В настоящее время хоть и работают у нас агрономы, но у них совершенно другие обязанности.

– Как к Аркадакской опытной станции присоединился второй организатор – ООО «МИГ».

– Внезапно, я бы сказал. По счастливой случайности. Они проводили весной выставку сельскохозяйственной техники, и я им предложил присоединиться к показу сортов. Получилось органично, зона Правобережья только выиграла от нашей дружбы.

Мы помогли раскрутиться «МИГу», а «МИГ» помог провести технологическую модернизацию многим десяткам хозяйств из Саратовской, Пензенской, Волгоградской, Воронежской, Тамбовской областей. Я пока ехал к вам на интервью, считал, сколько техники приобрела только наша станция благодаря выставке, – около десяти единиц. Это и сеялки, и три вида культиваторов.

– Почему вы не отказались от «Дней поля», ведь интерес к ним заметно угасает?

– Моё искреннее желание продолжить дело Анатолия Константиновича Рыбалкина объясняется просто. День поля – это не только самоотчет о проделанной за год работе, не только пропаганда испытания сортов. Но и реклама института, реклама опытной станции. Мы демонстрируем свои возможности и потенциал. Конечно, не всегда всё получается, в том числе и по экономическим причинам, – не такие мы крутые организации, чтобы уподобляться, например, «Золотой ниве» в Усть-Лабинске Краснодарского края, но…

К независимому анализу гибридов и сортов, которые мы ежегодно делаем, прислушиваются все компании. И критика, звучащая из уст того же главы администрации Аркадакского района Василия Кравцова, оказывается подчас объективной, заставляет исправляться. Все фирмы, участвующие в наших демпоказах, чувствуют за собой ответственность, демонстрируют самое лучшее, что у них имеется.

Вот почему смею утверждать, что Аркадакская опытная станция, которой в этом году исполняется 110 лет, да и ОПХ «Красавское» Самойловского района, организуя Дни поля, делают для нашей области большое важное дело. Мы с «МИГом» и Сергеей Анатольевич Щукин, директор ОПХ «Красавское», технику показываем немножко по-разному, но, однозначно, нам нужно как можно шире демонстрировать достижения науки. На этом участке у нас еще много недоработок и упущенных возможностей. Но не все зависит только от нашего с ним желания.

Лаборатория масличных культур НИИСХ Юго-Востока в том составе, в котором существует, отстает, я считаю, за временем. Со смертью Владимира Михайловича Лекарева, бывшего заведующего лабораторией селекции и семеноводства НИИСХ Юго-Востока, это отчетливо видно. Фермеры в подавляющем большинстве стали очень грамотными, многие из них не просто ездят за рубеж, посмотреть, как люди живут, но и познакомиться с техникой, прогрессивными технологиями, современными семяочистительными заводами. Аграрии сейчас предъявляют повышенные требования и к качеству семян, и к технике, и к сервису. Фермеры в основной своей массе руководствуются не дешевизной машин и механизмов, а их качеством. И нам надо соответствовать.

– Виктор Петрович, я знаю, что вы патриот саратовской селекции. Что вы скажете про наши сорта?

– Наши сорта и гибриды подсолнечника ничуть не хуже, но мы их по-настоящему делать не можем. Вот что плохо. Мы сегодня встречались и с предпринимателем Андреем Вадимовичем Кумаковым, из ООО «Агротэкс» Саратовского района, и с доктором сельскохозяйственных наук Виталием Федоровичем Пимахиным, главным научным сотрудником лаборатории селекции и семеноводства масличных культур, вели разговор о том, что нам необходимо возродить четкие требования к выращиванию семян гибридного подсолнечника. У Пимахина очень много идей, которые можно воплотить, дай Бог здоровья ему жить долго, но надо ему помочь. Хотя бы наведением порядка в договорных отношениях между селекционерами и производственниками, в которых бы четко указывались обязанности сторон. Кумаков должен приобретать у Пимахина не только семена, но и технологии. Об этом говорилось еще в марте, сейчас на дворе середина июля, а у Андрея Вадимовича даже договора на руках нет. И Кумаков, и я еще весной обязались оплатить технологию производства подсолнечника ЮВС 3. Мы выпросили льготу, но зато, если качество предоставляемых институтом семян будет лучше, то мы емы выплачиваем дополнительные бонусы. Хоть лаборатория и плачет, что у них денег нет, я считаю, что её сотрудникам надо самим зарабатывать, благо и сорта, и гибриды у них есть. Кроме того они юридически могут воспрепятствовать продаже своих семян, запретив, например, вашей редакции, рекламировать самозванцев, не заплативших роялти. Но покойный Лекарев хотел жить без конфликтов, все проблемы улаживать по-хорошему. А экономика – вещь жестокая.

– В каком состоянии, по-вашему, находится наш любимый институт сельского хозяйства Юго-Востока?

– До сих пор вопрос о его судьбе не решился и вряд ли решится в ближайшее время, поскольку все учреждения Федерального агентства научных организаций (ФАНО) находятся в подвешенном состоянии. Происходит период становления глобальных научных центров, но в ФАНО, по моему ощущению, к этому пока не готовы. Мы отчитались на балансовой комиссии, в каждом ОПХ прошел аудит, и тишина. Руководство ФАНО прекрасно понимает, в каком состоянии находятся и опытные хозяйства, и сам институт. Просто ему нужно время, чтобы внести определенность, потому что многие области захотели иметь свои собственные сельскохозяйственные институты. Но сможет ли региональная власть финансировать в полной мере институт и вести его разработки, я не знаю.

– Сейчас, по логике вещей, губернатор Валерий Васильевич Радаев должен драться за свой институт?

– Письма в защиту НИИСХ Юго-Востока были. В них, насколько мне известно, звучали просьбы передать институт и ОПХ на баланс области. Но, я еще раз говорю, политическая воля должна соизмеряться с экономическими возможностями. Нужно всё обсчитать, потянем ли. Ведь среди научных проектов есть такие, которые будут внедрены в производство не сегодня и не завтра. Любой сорт разрабатывается в течение десяти лет, а то и больше. Мне жалко, институт потерял ведущую роль в производстве семян.

– Потерял все-таки?

– Да, я считаю, что потерял. Если взять последние годы, лаборатории на испытания передают минимум семян.

– А чем мы их стимулируем к творчеству? Задержками в заработной плате или отношением как к крепостным? Вы думаете, у них нет наработок?

– Я считаю, что есть. Но и руководство института держит слово. Все роялти, что я перечислял на счет НИИСХ Юго-Востока, ушло и в лабораторию селекции многолетних трав, и в лаборатории селекции и семеноводства озимых и яровых пшениц. За просо мы рассчитались взаимозачетом. Уверен, что руководитель инновационно-инвестиционного центра института Руслан Аптиевич Автаев не обманывал нас на мартовском совещании, когда обещал не забывать про материальное стимулирование труда ученых. Другой вопрос, что с ними надо по-другому себя вести.

– Они не рабы.

– Они ученые, они селекционеры, по сути на них все держится. И к их мнению надо прислушиваться. Выказывая им своё уважение.

– Расскажите, какое все-таки отношение Аркадакская опытная станция имеет к НИИСХ Юго-Востока .

– Мы, как и другие опытные хозяйства области, являемся самостоятельным предприятиям, которое связано с институтом лишь методически. Но вопрос ваш надо формулировать не так: а для чего вообще в свое время были созданы селекционно-опытные станции? Для того, чтобы производить семена института сельского хозяйства Юго-Востока! И теперь возникает проблема: как нас присоединить к институту, если он – учреждение, а мы – предприятие. Это разные юридические лица. И над тем, как лучше скрестить ужа с ежом, должны думать в Москве. А мы с вами, хоть дергайся, хоть не дергайся, ничем не поможем. У нас, директоров ОПХ, сложилось мнение, что это решение будет принято на уровне правительства. Выгодно оно будет для нас или не выгодно, повлиять на него мы не сможем. Представьте себе: огромнейшее ОПХ Краснодарского края, которое в прошлом году произвело продукции на сумму 1 миллиард 400 миллионов рублей, получило 400 миллионов прибыли и заплатило, как положено, 25 процентов, государству. Туда ездил и председатель ФАНО, и советник президента, и все они думают, как провести реформирование с минимальным ущербом для бюджета. Если попадаем под институты, тут же теряем самостоятельное юридическое лицо. А кто будет командовать нами в институте – неизвестно. Как повезет.

 Однозначно, у государства для сохранения и расширения научных исследований денег нет. А смогут ли присоединенные ОПХ финансировать науку, непонятно. Возникает вопрос, а области такие институты нужны? Если нужны, давайте хотя бы немножко поможем НИИСХ Юго-Востока! Поверьте, директора саратовских ОПХ постоянно поднимают эту тему наверху, как только мы оказываемся в Москве. Мы первыми, как никто другой, заинтересованы в укреплении материальной и финансовой базы НИИСХ, поэтому, как и вы, ставим вопрос по земле. Кому она отходит и зачем? Нам отвечают: ученым переданы в безвозмездное пользование 4 тысячи гектаров земли в Константиновке Саратовского района. Из них две трети пашни откровенно не пригодны для сельхозпроизводства. Ну хорошо, землю вы дали. А автобус институту вы дали, чтобы возить туда людей? А там хотя бы один корпус для ученых построен?

Разве область подобными решениями не расписалась в собственном бессилии и равнодушии? Ведь Константиновка и раньше была опытным хозяйством, ОПХ «Центральное», федеральной собственностью, так что Саратову жертвовать ничем и не пришлось. Просто землю передарили институту.

Но параллельно с этими возникает еще один законный вопрос: а кто это взял, что институту земли мало? Аркадакская опытная станция обрабатывает 6 тысяч гектаров земли, ОПХ «Красавское» – 16 тыс. га., ОПХ «Солянское» Балаковского района – 12 тыс. га, Ершовская ОСОЗ – 7 тыс. га, Краснокутская опытная станция – больше тысячи гектаров. Неужто такой махины не хватает для производства семян и технологий? В Москве тоже такой вопрос задали.

Если сейчас наши стабильно работающие хозяйства передать в область, завтра она их может преспокойно продать, и институт останется вообще ни с чем. Вот такая возникает опасность. Вспомните полукриминальную историю пятнадцатилетней давности, когда все директора ОПХ подчинялись директорам НИИ СХ Юго-Востока. Где теперь «Крутое», «Елизаветинское», «Ерусланское», «Чернышевское»?! Чего больше не хватило директорам института: ума, чтобы рачительно распорядиться таким большим потенциалом, или порядочности?! В ФАНО об этом отлично знают и поэтому тянут с решением. Президент РФ уже третий год накладывает свой мораторий, и, я считаю, чем дальше мы затягиваем с решением этого вопроса, тем нам хуже. Иностранные семеноводческие фирмы, те же «Пионер» или «Сингента», они себе не враги, чтобы медлить. В конце концов нас задушат и тем же подсолнечником, и соей, и рапсом, и даже озимой пшеницей. Наша зона, я считаю, по-настоящему не готова противостоять иностранным компаниям, потому что не работает с нашими опытными станциями, нашими сортами, нашей наукой.

– Назовите тогда институт, который бы являлся для нас примером?

– Мне очень нравится, как работает Краснодарский НИИСХ имени Павла Пантелеймоновича Лукьяненко. Директор – Александр Алексеевич Романенко, академик РАН, профессор, доктор сельскохозяйственных наук, заслуженный работник сельского хозяйства Кубани. Вы могли слышать выступление заведующей отделом селекции и семеноводства пшеницы и тритикале Людмилы Андреевны Беспаловой в позапрошлом году на дне поля «Саратов-Агро». Академик РАН доктор сельскохозяйственных наук профессор Герой Труда Кубани, Беспалова говорила о том, что в Краснодарском крае высеваются в подавляющем большинстве только их, местные, сорта. Даже ростовчане им не конкуренты. Краснодарский НИИСХ вывел сорта по всем зонам края и по всем предшественникам. Мы тоже когда-то так работали!

Я очень уважаю петровского фермера Вячеслава Петровича Королева за то, что он тратит свои деньги на исследования, он, безусловно, ищущий человек…

– Но зачем же нам открывать еще раз Америку?

– Вы меня, Светлана Тимофеевна, всё время перебиваете. Повторюсь: я очень благодарен Королеву за все его испытания, но этим в первую очередь должен заниматься головной профильный институт. В этом году опять на областном Дне поля «Саратов-Агро», 4-6 августа, будет представлено более ста сортов. Но это, извините за прямоту, показуха. Сорта, действительно, посеяли, ну и что? Где их испытали? А испытывать их надо в ОПХ!

Но кто этим будет заниматься, если в лабораториях института осталось по три-четыре человека.

Завтра ко мне, например, приедут из лаборатории селекции и семеноводства озимых культур, проведут апробацию пшеницы, и из лаборатории агротехнологий с магистральным опытом по производству особого культиватора. Руководитель Николай Михайлович Соколов, ведущий научный сотрудник НИИСХ Юго-Востока.

Наша станция могла бы стать полигоном для исследовательских работ еще десятка ученых, но, увы, молодежь в науку не идет. И зарплата, как мне кажется, здесь не главное, главное – интерес. В институте все начинали с должности младшего научного сотрудника, но все знали, что их имена впишут в историю, поскольку они принимали участие в создании новых сортов. А сейчас?

– Сколько гектаров из имеющихся на станции работают на науку?

– Я, наверное, один из немногих руководителей ОПХ, который практически всю землю использует для производства семян. Тысяча гектаров у меня – денежный страховой фонд, производство товарного подсолнечника. Это правда. Но пять тысяч гектаров, 60 (!) полей, направлены на науку, всё засевается оригинальными элитными семенами. В пределах двадцати наименований культур.

Два сорта проса, Саратовское желтое и Саратовское золотистое, меньше 40 центнеров с гектара никогда не дают. Однажды даже 56 ц/га было, причем такой высоты, что один фермер принял его за суданку. Я считаю, что просо – это наш конек. Начиная от Казахстана с Алтайским краем и заканчивая Ростовской областью с Краснодарским краем. Продаем ежегодно около 200 тонн.

Радует озимая мягкая пшеница Калач 60, один из авторов – директор НИИСХ Юго-Востока доктор сельскохозяйственных наук Александр Иванович Прянишников. Я считаю, что этой пшенице если не памятник, так бюст, на худой конец, можно поставить. В прошлом сезоне, в обычный средний год, у одного из наших фермеров безо всяких удобрений пшеница 50 ц/га дала. У нас, на территории станции, четыре года назад собрали 60 ц/га, без напряга, безо всяких удобрений. Одна беда – институт должен как следует поработать с чистотой семян. А так сорт везде принимается на ура.

Аркадакская опытная станция предлагает уникальный сорт озимой ржи – Памяти Бамбышева. Мы единственные, кто ведет её семеноводство, а жаль. Считаю, что это очень хорошая рожь, не до конца понятая переработчиками, которые считают, что мы их в чем-то обманываем, раз она белозерная. На самом деле по хлебопекарным качествам ей нет равных. Я лично знал Утнасуна Санджиевича Бамбышева, высевал все его сорта, это очень хороший селекционер и порядочный человек, поэтому мне за его наследие постоять не стыдно.

Из яровых размещаем признанные сорта: Добрыня, Фаворит, Саратовская 68, которые одинаково хороши. Только Добрыня лучше подходит к землям, граничащим с Воронежской областью, Саратовская 68 ближе к Волгоградской области и Заволжью, а Фаворит – это наш, аркадакский, сорт. По идее, я всем фермерам напоминаю, нужно всегда сеять два-три сорта, чтобы были различные варианты по срокам сева и климатическим особенностям года.

Теперь говорим про ячмень. Это сорта зернофуражного направления краснокутский Як 401 и одесский шестирядный Вакула, самый урожайный сорт Украины. Последний не районирован, но мы убедились, что 40ц/га он дает легко, при условии, что в мае выпадет хотя бы легкий дождь, который поддержит его хорошую кустистость. Кроме того, это хитрый сорт: в случае жары он листву сбрасывает и сохраняет набранную урожайность.

Вы не поверите, в уставах всех ОПХ написано, что главная наша цель – извлечение прибыли. Хоть ты бананы выращивай. Просто мы с Щукиным определили, что наше главное направление – это семеноводство. Вся система на это была заточена, мехтока были построены. И техника, и кадры. Конечно, товарное производство – оно немножко полегче.

– Ну, а овес вам зачем? Лошадей-то давно уже нет в Правобережье.

– Это замечательная крупяная культура. Меня жена приучила по утрам овсяную кашу есть. Без сливочного масла, на воде, и все равно вкусно. А Скакун – это востребованный сорт. Очень хорошо его берут Мордовия и Нижний Новгород, Самара.

Мы, наверное, единственные, кто сеет два сорта гречихи: Девятка и Дикуль. Устойчивость к полеганию и осыпанию высокая, такие же технологические и кулинарные качества. Зерно выровненное, крупное. Из-за того, что первый сорт не районирован, субсидии за него не дают, пришлось заняться вторым. Впрочем, они оба востребованы, особенно после того как цены поднялись.

Сорт суданской травы Саратовская 1183 увозят в огромных количествах в Мордовию и Нижний Новгород в основном, я считаю, из-за трудностей в семеноводстве, а животноводство там развитое. Хотя и наши руководители из Калининского района её спрашивают. Эспарцетом Розовый 89 и Розовый 95 я решаю две задачи. Во-первых, это медонос. Все пчеловоды в округе мои. А во-вторых, это белковое растение, которое повышает плодородие почвы на 3-4 года. Два года я получаю семена, на третий – дискую и сею озимые.

Что касается подсолнечника, то это сорт Саратовский 20 и гибрид ЮВС 3.

– Виктор Петрович, как вы объясните, почему наши земляки любят экспериментировать с завозными семенами и не очень доверяют нашей селекции?

– Невесту знаете, где выбирают? В соседнем селе. Там она краше. Могу привести немало случаев, когда мои знакомые руководители покупались на чужие посулы, отказывались от наших семян, а потом, раскаявшись, к нам возвращались. Психология, что вы хотите?!

– Весна этого года была не очень веселой?

– Наоборот, «ухохочешься». Смотрите, за апрель выпало 155 миллиметров осадков. За май – 120 миллиметров. И еще в июне миллиметров 20 добавило. Там, где мы проводим дни поля, почва хорошая, в течение трёх суток стояла вода. Мы очень поздно начали сеять по той причине, что не могли туда войти. До 21 мая два дня культивировали и два дня сеяли. Чтобы успеть до очередного дождя, мы были вынуждены уменьшить делянки, вместо десяти рядков каждой культуры посеять пять. Прогноз, который я видел в Интернете, совпал минута в минуту. Агроном в девять вечера покинул поле и тут же начался дождь. Он лил почти сутки, за 20 часов выпало 36 миллиметров. Пересевали мы до 12 июня и только там, где получили согласие фирм. Советовался с их представителями, решили посмотреть на поздние сроки сева для разных сортов и гибридов. Это позволит сделать какой-то анализ. Все говорят, надо рисковать. Но рисковать надо с умом, ведь он влечет за собой дополнительные затраты.

– Вы как отдыхаете?

– Хопёр и дача. Люблю съездить искупаться, отдохнуть на берегу.

А зимой – это санаторий «Октябрьское ущелье».

– А сколько лет дубам, под которыми мы гуляем.

– Лет шестьдесят, не меньше.

– Есть ли у вас какие-то планы. Что-то вы еще хотите успеть?

– Правильно вы говорите «успеть». Планов много. Я теперь так рассуждаю: вот это я сделаю в этом году, а это пусть реализует следующее поколение. Не поверите, когда год заканчивается, я говорю: больше ничего не буду строить, ничего не буду ремонтировать. Зима проходит, и я начинаю думать, чем занять свою строительную бригаду. Отремонтировали Дом культуры, сейчас ремонтируем спортзал, причем ремонтируем так, чтобы душ был. В честь Дня победы мы отреставрировали памятник. На День победы сделали факел и хороший салют в честь погибших и живых воинов.

Постоянно находим себе работу и на производстве: модернизировали весы, установили фотосепаратор. Мне нужно сделать реконструкцию ещё одного мехтока, а я боюсь к нему подходить, потому что никак не могу определиться, что с ним еще сделать. Воронежцы приезжают, предлагают, да всё не то.

Если честно сказать, это предприятие государственное. Завтра, сославшись на мой возраст, не скажут ли:«До свидания»?! Мне хочется, когда придет время, передать своё хозяйство в надежные руки. Чтобы и люди работали, и жизнь продолжалась.

Сейчас на Аркадакской опытной станции трудятся свыше ста человек. Возможно, есть лишние. Но пока я возглавляю ее, все будут при деле.

Вы знаете, что больше всего жалко? Мы теряем деревни – вот в чем дело. Хотя сельскохозяйственное производство мы не уменьшим. Поставят перед нами задачу производить бананы, я уверен, наши фермеры придумают, как их вырастить. Раньше так было с сафлором, а теперь не знают, куда девать. Сегодня в аркадакских Росташах живут человек девятьсот. Триста пятьдесят пенсионеров, сто ребятишек, может побольше, человек сто работают у нас, человек двести занято в социальной сфере. А еще человек двести как бы ничем не заняты. Люди уезжают в Москву, теряются семьи, и вот это очень плохо. О семенах думаем, а про людей забываем.

Записала Светлана ЛУКА